Против всех
– И страшной, жуткой, выворачивающей… Я все это слышал. И каждый день слышу! Черт, дружище, мне надо просто отвлечься… Сменить эту рутину на что‑нибудь. И раз уж мне нельзя выходить в город открыто, так дай мне хотя бы залечь на дно там, где людей почти и нет, где все тихо. На недельку. Всего на одну неделю.
Скат посмотрел на меня странно. И снова кивнул.
– Хорошо. Вали. Но возвращайся живым. Ты нам нужен.
– Договорились.
Три степени паранойи
И вот я в той самой глухой деревеньке на краю света. Три улицы с обычными, порой неказистыми домиками. Кое‑где люди обустроились прилично, даже построили коттеджики. На краю деревни – леса, овраги, опять леса… И тихая, размеренная жизнь. И дом мой – на отшибе.
Здесь у меня уже давно стоял неплохой домишка, куда я не наведывался невесть сколько. Крепкий, ухоженный, потому что на время моего отсутствия здесь жил Степаныч – мой давний кореш и заодно двоюродный брат. Старше меня на несколько лет, хозяйственный, но одинокий. И потому роль человека, который бы умело и надежно следил за домом, ему подходила.
Когда я некоторое время назад дал ему задание поставить мощную, непрошибаемую, надежную дверь, да еще дополнительно укрепить ее, и вдобавок защитить окна внутренними ставнями и решетками… Степаныч сильно удивился. Но сделал все как надо. В этот раз я привез с собой кое‑какие приспособления, от которых братан наверняка бы покрутил у виска. Поэтому я показал ему далеко не все. Пока я тут, я ему втолкую все как есть. И куда пропал, и как выжил, и почему никому нельзя говорить, что я жив. Пусть считают пропавшим без вести, как ни горько это для близких. Брат тайны хранить умеет, и на странности реагирует терпимо.
– Ну, за приезд, брат, – он поднял рюмку с самогоном. Чокнулись, выпили. Крепкий, зараза. Пробирает до костей. Я давно не употреблял алкоголь. Непривычный. Да и Скат такое строго запрещает. Но закусывать не стал. Только мотнул головой:
– Уууххххх!
Степаныч посмотрел на меня с усмешкой.
– Молодца, не все вы там городские слабаки.
Сам он закусывал, не стесняясь. Стол накрыл хороший, отменный, без полуфабрикатов и всякой хрени, к которой я привык в городе. А внутри потеплело, и стало как‑то лучше. Я вроде как начинал расслабляться.
– Ну, как ты там поживаешь, братишка? Рассказывай, что ли… Так давно не виделись, только все обещаешь объяснить да скрываешься, как уголовник. Натворил чего? Ууууууууу, бандюга, – он потрепал меня по плечу и рассмеялся.
Я вздохнул.
– Вовка… Вот ты почему Степаныч? – не в тему спросил я. – Отчество ведь у тебя другое.
– Да старая это история. Приклеилось как‑то. Стереотипы из далекой молодости.
– Да ладно, так уж и далекой?
– Да вроде и не очень, а только жизнь потрепала. И годы нелегкие были, сам знаешь. Да и война эта гребаная, никому не нужная.
– С армейки ведь приклеилось?
– Да, с армейки. Но ты с чего спросил об этом? Тему меняешь.
– Нет, брат. Это вступительное слово. Нелегко мне рассказывать то, что хочу рассказать. Да и поверить в это трудно. Нереально. Понимаешь?
– Да ты всегда сказочником был, Андрюха. Вот и чудишь еще в последнее время. От кого обороняться собираешься? – Он взглядом красноречиво указал на мои пожитки и распакованные приспособления. – Пороги вон с серебряным вплавом заставил делать. Решетки с той же хренью. Распятия велел разместить, хоть не верил раньше ни в черта ни в бога…
– Как думаешь, зачем? – строго спросил я.
– От вампиров? – усмехнулся Степаныч.
– А что если… да?
– Тогда я тебе больше не наливаю, брат. Ты и так либо бухой, либо под наркотой, либо двинулся. – В его голосе гуляла беспечность. Но глаза смотрели уже серьезнее.
– Пожалуй, что и не надо больше. – Я уловил эту серьезность и поддерживал. Помолчал. – Я не тронулся. Нахожусь в здравом уме и трезвой памяти. И хочу, чтобы ты воспринял мой рассказ без шуток. Поверишь мне на слово, брат?
– А когда я тебе не верил? Рассказывай давай свой бред.
Ух, как я благодарен, что есть на свете хотя бы один такой вот свой, надежный человек…
И я начал нести бред. Бред, который является правдой.
– Тогда слушай. Долго рассказывать не буду, потому что надо нам с тобой дело доделать и дом укрепить. До ночи. Понимаешь?
– Нет. Но ты рассказывай.
– Так вот… Я потерялся три года назад. Внезапно. Бесследно. Несколько раз находили трупы, но то был не я.
Степаныч кивнул.
– Решили, что я просто пропал, потому что верных сведений не было. Я и на самом деле пропал. На меня было нападение. Сначала слежка, потом они напали. И чуть не убили.
– Кто – они?
Я внимательно посмотрел на него. Выдержал паузу. Потом заставил себя сказать, просто и ясно:
– Вампиры.
Степаныч промолчал. Переваривал. Потом кивнул.
– Не крути у виска, брат.
– Не кручу, как видишь. Так говоришь – в трезвом уме?
– Да. Я отдаю отчет каждому слову. Звучит как дичь редкостная. Но вампиры напали на меня в ту ночь. Сразу убивать не стали, оглушили и утащили в какое‑то… логово. Там хотели принести в жертву. И чуть не принесли. Меня спасли.
– Так… и кто же тебя спас?
– У них своя организация. Они охотятся на вампиров. И если бы я не видел все своими глазами, брат, то не рассказывал бы тебе все это. Меня хотели принести в жертву. Жутко. Кроваво. Медленное расчленение заживо. Ты представляешь это?
– Нет.
– Но ты видывал жуткие вещи, что творит человек на войне.
– Видывал.