Против всех

В конце концов меня вырвало, когда мы отошли достаточно далеко.

– Эти твои вампиры. Пьют кровь, так? – спросил Степаныч, когда я оклемался более‑менее.

– Тупой вопрос, – буркнул я. Чувствовал себя погано. Не столько из‑за тошноты, сколько от осознания, что правда быстро догоняет беглеца. А тошнота, похоже, была из‑за этой ебаной правды. Они тут. Они тут есть. И никуда я не сбежал…

Добавил мягче:

– Да, вампиры пьют кровь. Кровь людей.

– Животных тоже?

– Да, животных тоже.

– Хреновый из тебя охотник. Трупов не видал никогда, что ли, тошнотик? – Может, Степаныч и пытался ободрить, но как‑то специфически. По крайней мере, в этот раз я его шутку не воспринял. Если это была шутка.

– Дело не в этом, – сказал я, мотнув головой и пытаясь собрать мысли в порядок.

– А в чем?

– Есть вампиры. Они просто пьют кровь. Чаще всего. А есть… упыри.

– Упыри. Отлично. В чем разница?

– Они… они жрут. Понимаешь?

– Нет. Не понимаю.

– Рваные раны. Пьют кровь. Рвут на куски. Жрут.

Степаныч притормозил ход. Передернул плечами. На лице скользнуло отвращение, но привычка не отражать эмоции, особенно страх, взяла свое. А Степаныч боялся. Как и все нормальные люди. Но если он просто боялся и контролировал страх, как положено воину, даже перед лицом смерти, то мне все больше и больше хотелось вопить и кричать во всю глотку, бежать отсюда без оглядки, зарыться поглубже или провалиться сквозь землю. И все это одновременно. Чертовы нервы… И не просто так. Ведь я уже видел то, что сейчас пытался объяснить брату. Видел, что оставалось от людей. А он – нет. Хотя кто его знает, что там было на той треклятой войне.

– Это упырь? – уточнил он.

– Да.

– Почему упырь не сожрал собаку? Разорвал. И как можно это сделать, чтобы не было крови?

– Можно. А вот как – не знаю, спроси у упыря. Хотя не стоит, они не могут разговаривать по душам, ни души у них нет, ни мозгов, – попытался улыбнуться я.

– Ха‑ха, – отозвался Степаныч на мой взаимно хреновый юмор. – Кровь все же была, хотя и слишком мало. Я рассмотрел.

Я не ответил.

– И если бы не это, – продолжил Степаныч, – я бы просто подумал на лесного хищника. Или нескольких хищников. Но они здесь не водятся. Упыри – тем более. До твоего приезда я о них даже и не слышал. И подобных находок не было. Сечешь?

Не сразу, но я просек.

– Они пришли за мной, – озвучил я свой вывод.

– Если ты за ними вел охоту, то и они могут. Но ты говорил, что они без мозгов. Способны только убивать. Преследовать кого‑то, но только в пределах определенной, своей территории. Не сходится.

– Сходится, – еще один гадкий вывод. – Безмозглыми могут управлять вполне разумные. Те, которые вампиры, а не упыри. И если они пришли за мной, то дело дрянь.

– С другой стороны, это опять паранойя.

– Хорошо бы, брат. Хорошо бы…

 

Труп собаки не вызвал особого ажиотажа и уж тем более паники – почти ни у кого, кроме меня. Подумали на лесных хищников, по случаю добравшихся до наших краев. Вызвали участкового, наряд службы контроля диких животных из ближайшего городка, насторожились… Но что тут сделаешь дальше? Жизнь продолжается. Немного осторожности и запрет шататься в одиночку по ночам, тем более по окраине. Любители поохотиться взбодрились. Будет чем заняться в ближайшее время.

А вечером произошло кое‑что посерьезнее.

Участковый хорошо знал Степаныча, они частенько общались по старой дружбе. Вечером, после рабочего дня, он как раз заглянул.

– Здорово, Витек. Как дела? Лица нет на тебе.

– Привет, Степаныч. Зайдем в дом. Переговорить надо. – Он бросил взгляд на меня. Я стоял в сторонке, надвинув капюшон чуть ли не на лицо, и курил. Третью сигарету подряд.

Хотя три года как бросил – Шура Скат за курение за яйки подвесит. Это смертельно опасно для окружающих. Не из‑за того, что Минздрав предупреждает, вовсе нет. Запах сигарет усиливает твой собственный запах. Запах человека. И ты для вампиров как мишень становишься. Яркая такая мишень, красная большая точка на открытом белом поле. Окружающие тоже. Не так сильно, но тоже. Это риск для всех… Но я курю. Нервно. Злобно. Чтобы взять себя в руки. И… еще есть замысел. Безумный. Дикий. И очень, очень дебильный.

Степаныч выходит мрачнее тучи. Участковый Витек – тоже. Распрощались, пожали руки. Участковый ушел.

Я докуриваю последнюю, бросаю бычок и затаптываю. Потом спрашиваю Степаныча:

– Переполох из‑за собаки?

– Если бы.

– А что еще?

– Люди. Пропали люди. Два подростка. Парнишка и девушка. Обоим лет по семнадцать.

– Хреново. А ты тут причем?

– А притом. Парнишка был хозяином той… собаки. Пропали вчера еще.

Я замолк. Черт. Становится все поганее…

Степаныч продолжал:

– Витек давний мой кореш. Иногда я ему помогаю в кое‑каких… делах. Вот и заглянул он ко мне. В обычных обстоятельствах никто бы не поднимал шума раньше времени. В розыск официально пока не объявляли…

– Ситуация хреновая, брат, – перебил его я. – Я не хочу в это верить. Но, боюсь, что и пропажа тех малых, и собака – все связано. Это упырь. И не один.

– Спятил? – с последней надеждой в голосе спросил Степаныч.

– Рад бы, но нет. – Я злобно пнул окурок на земле. Сжал до хруста кулак. Дебильный план горел в мозгу ярким пламенем, пугая и заводя одновременно. – А теперь ответь мне на вопрос, брат. Ты засаду устраивать умеешь?

 

Безумный план и его последствия