Противостояние. Часть 3. Тень из прошлого

Марк внимательно рассматривал фотографии, думая о том, насколько сильно Настя любила его сына, если смогла полюбить снова, лишь того мужчину, который так сильно похож на него и еще больше винил себя за то, что допустил гибель Германа и Марика. Марк видел, Настя не просто забылась, она полюбила и продолжает держать себя в тисках, он очень хотел, чтобы Настя снова была счастлива, но не знал, как ей в этом помочь.

– Может, это судьба, Настя? – тихо спросил он.

– Да пошла она на хрен, эта судьба! – вспылила я. – Мало ей того, что я с пистолетом сплю? Она снова взялась издеваться надо мной?

– А может, пытается вернуть то, что так несправедливо отняла? – спокойно сказал Марк.

«Философ, блин» – подумала я.

– А что сам Богдан? – продолжал «пытать» меня Марк.

– Ничего, папа. Он любит меня, но он ничего не знает обо мне, и я никогда не позволю ему жить со мной, как бы сильно он этого не хотел. Да, он поймет. Да, он примет все, как есть, но я никогда не позволю ему этого, – из глаз моих катились слезы, мне было больно думать о том, что я уже никогда не буду рядом с тем, кого смогла полюбить. – Я не могу этого сделать и про ребенка, он еще ничего не знает.

Марк обнял меня, я склонила голову ему на плечо.

– Настя, но ведь ты тоже любишь его. Я же вижу, как ты изменилась.

– Папа, я прошу тебя, хватит. Не дави на меня мне и так хреново.

Марк крепче обнял меня.

– Не торопись, Настя. Я прошу тебя, не вычеркивай их из своей жизни. Ты ведь любишь их, Настя?

– Очень люблю, папа, но я не впущу их в свою жизнь, пока не найду этого урода, я просто боюсь…

– Ты справишься, Настя. Обязательно. Ты сильная девочка. Не прогоняй свое счастье от себя. Не позволяй страху сломать тебя. Это очень сложно, но ты должна побороть его. Этот урод, может, и не объявится больше никогда…

– Этот урод… – я замолчала, кленя себя за глупость.

– Что, Настя?

– Ничего, папа.

– Не торопись, Настя, – Марк поцеловал меня в висок, печально посмотрел на меня и вышел из кабинета.

Марк не стал давить на Настю, решив поговорить, когда она успокоится.

Оставалось позвонить Глебу. Я решила не откладывать и закончить обсуждение своей личной жизни с близкими сегодня. Успокоившись после разговора с Марком, я набрала номер Глеба и приготовилась к еще одной «атаке» и наставлениям.

– Алло, привет Глеб.

– Привет, Настя! – обрадовался он.

– Как дела на стройке? Как сам? – спросила я.

– На стройке все хорошо, закончим еще до срока. Сам тоже ничего. Ты как?

– Да я тоже нормально, без тебя, блин, тоскливо, а так пойдет.

– Ну, так давай к нам, – Глеб, как всегда, веселился.

– Дел много, Глеб, ты же знаешь. Как дела у Степашки? – спросила я.

– Хреновые у Степашки дела, папка у него хандрит. Настя, ему реально тяжело, ты б, позвонила ему.

– Зачем, Глеб? Для чего? Чтобы напомнить ему о том, что ничего у нас больше не будет?

– Будет или нет, зависит лишь от тебя.

– Не начинай, Глеб. Знаешь, блин, мне тоже нелегко… – я немного помолчала. – Глеб… У меня будет малыш, – тихо сказала я.

– Да ну! Ни фига себе! – заорал в трубку Глеб. – И ты не будешь ему звонить?!

– Не буду, Глеб, и ты ему не скажешь, – твердо сказала я.

– Это жестоко, Настя, – серьезно сказал Глеб.

– Я знаю, Глеб, но не сейчас, когда‑нибудь потом…

– Он любит тебя, Настя, надеется и очень тебя ждет.

– Я знаю… Хреновая из меня любовница вышла, Глеб, – с тоской сказала я, к горлу снова подкатил комок.

Глеб слышал боль и горечь в голосе Насти, она не могла оставаться «железной», когда говорила о Богдане, хоть и очень старалась. Глеб был поражен.

– Настя, ты тоже любишь его? – спросил он.

– Я… Я очень люблю его, Глеб… но я смогу это пережить, что будет с ним? Зачем я так поступила с ним? Я ведь знала, что брошу его и уеду. Я ведь видела, как все еще мается Платон, а ведь с ним у нас ничего не было… – из глаз моих снова покатились слезы. – Я ненавижу себя, Глеб… Я прошу тебя, поговори с ним. Скажи ему, что я никогда не вернусь к нему, что я подлая, мерзкая дрянь, поиграла с ним и бросила его… Я сама не смогу. Пожалуйста, Глеб, я не хочу, чтобы он напрасно ждал меня и того, чего никогда уже не будет.

– Я не сделаю этого, Настя, – твердо сказал Глеб. – Я прошу тебя, не плачь. Я скажу Богдану, что у тебя много дел и больше я ему ничего говорить не буду. Никакая ты не дрянь, Настя, ты имеешь право любить и быть любимой.

– Глеб, ты понимаешь, что я уже предала Богдана, когда не сказала ему о том с кем, он хочет серьезных отношений, кого на самом деле он полюбил. Я отмороженный головорез и я уже навсегда останусь такой. Я «мужик» по жизни и я должна была сразу сказать об этом Богдану, а не пудрить ему мозги, – слезы ручьем катились по моим щекам.

– Настя, ну может, стоит сейчас с ним поговорить?

– Я не могу, Глеб. Какая жизнь ждет его со мной? Пусть лучше Богдан забудет меня, как летний роман и продолжает жить нормальной жизнью…

– Он не забудет, Настя. Он поймет тебя. Дождется и обязательно поймет. Не вычеркивай его из своей жизни, не позволяй обстоятельствам диктовать тебе, как тебе жить, – Глеб снова учил меня жизни. – Я прошу тебя, Настя, не плачь.

– Спасибо тебе, Глеб. Давай, до связи.

– До связи, Настя.

Я убрала телефон, по щекам безудержно катились слезы. Я хотела все бросить и уехать в Ивановск. Изо всех сил я пыталась задушить в себе Настеньку и все больше ненавидела Кабана. «Ну, су.а, мы встретимся с тобой! Обязательно, встретимся! И ты, мразь, ответишь за все!»…

 

… «Бедная, твердолобая Настя, – думал Глеб. – Рядом с Богданом она снова стала не роботом, а человеком, она снова стала женщиной способной любить. Ее, окаменевшее от боли, сердце оттаяло, истерзанная душа снова хотела любви. Страх – снова потерять самое дорогое в жизни, заставляет ее быть машиной расчетливой и хладнокровной, и она будет такой ради своих близких и ради меня тоже. Она никогда не перестанет оберегать нас и думать сначала о нас, а уж потом о себе». – Глеб думал, что Настя боится признаться Богдану в том, кто она по жизни и как она живет. Об истинных причинах ее молчания, он даже не догадывался.