Прямая видимость. Осужденная… курсант

Горегляд Добрый погиб на производстве летом 2006 – го, когда дочери не исполнилось и двух лет, подробностей трагедии мама Полины – Алла, никогда не рассказывала, вообще, не любила вспоминать первого мужа. Почему? Бог его знает, может, любила и тосковала? Нет, не похоже: не прошло и года с момента гибели супруга, как вдова познакомилась с Вениамином Загорулько, который представился ей преуспевающим бизнесменом и, через пару месяцев сошлась с Веней (бездетным). Трёхлетняя дочь Аллы для отчима не стала препятствием или обузой… до поры.

На деле, никаким «бизнесменом» Загорулько не являлся: в лучших традициях – взял в кредит, причём не в банке, а у «предпринимателей в спортивных костюмах», крупную сумму (в белорусских рублях). Подобно тысячам простачков, воображающих – жизнь легко оседлать, кругом одни лохи, которые не умеют богатеть, а он один гений – Веня планировал начать под взятые деньги «собственное дело», стать миллионером и быстро рассчитаться с братками. Получилось, как в цитате Черномырдина, т.е. как всегда: профукал наличные! Потому что шиковал, возомнивши себя богачом… на «раскрутку» ничего не осталось, а долг – платежом красен. Пришлось Загорулько продать унаследованный от бабки дом и в придачу квартиру новой супруги, дабы рассчитаться.

Оставшись без крыши над головой, новоиспечённая семья перебралась в Гомельскую область, в невзрачный ПГТ, протянувшийся на берегу реки Березина (правый приток Днепра). Оказывается, Вениамин был там прописан с рождения, но до поры не жил (в Минске обитал по временной регистрации в унаследованном доме). Имелся у несостоявшегося бизнесмена в посёлке ветхий флигель, входивший при советской власти в ведомость «ЖЭКа»: там селили дворников, слесарей и т. п. Так, от бабки к матери, от неё уже к сыну, дом и перешёл. Молодожёны решили временно поселиться там, поскольку – «Нет ничего более постоянного, чем временное», остались жить во флигеле.

Домик пустовал долгое время, потому и без того старое, дореволюционное строение, где раньше влачила существование прислуга богатого помещика, пришло в критическое состояние. Флигель был небольшой: две комнаты плюс пристройка; хата сложена из природного камня, как упоминалось – ещё до революции, кладка довольно «интересная» – без раствора! Стены лишь снаружи оштукатурены и внутри, правда‑а… с улицы домом занимались последний раз при Горбачёве, соответственно, во многих местах глина с кизяками и песком отслоилась и обвалилась, обнажая толстые камни. С последним связаны эпизодические воспоминания Горегляд из детства: маленькой Беда любила размешивать грязь и заделывать ей щели (до которых дотягивалась), считая, что починила стены! Мама смеялась и нахваливала рукодельницу, – «Молодец, дочка! Настоящая хозяйка из тебя вырастит!»

Имелся при флигеле небольшой, загаженный огород и, единственное, что немного радовало глаз – забор, тоже из «пластушки» без раствора, но стоял крепко (знатные были каменщики в старину): он хоть с улицы скрывал от прохожих тот стыд и позор, что начнёт твориться в жизни Полины.

Не‑е‑ет! Сначала, оно куда ни шло: с ярым энтузиазмом Веня и Алла принялись облагораживать флигель. Начали, естественно, с внутреннего ремонта (до внешнего так и не добрались): содрали старые обои, поштукатурили стены, поклеили новые обои, отремонтировали печь… да‑да, именно в таком порядке – сначала обои, потом печку, в итоге вымазали обновлённые стены сажей, хоть и накрывали их плёнкой, всё равно – полувековой нагар проникал через неё. Незначительно обновили мебель, купили матрас на кровать, посуду, короче, на что денег хватило.

Позже супруги устроились на работу. Загорулько оказался неплохим автомехаником, шарил он и в тракторах, что пришлось в посёлке кстати; мама Полины подрабатывала в бригаде строителей маляром (выезжали в соседние города, чаще в районный центр). В целом, денег хватало на еду, на одежду, на бытовые мелочи; взялись копить на внешний ремонт и на проведение в домик удобств, кои до сих пор оставались на улице. Веня с Аллой планировали сперва провести воду в домик, оборудовать там санузел и канализацию, затем добраться до газа… но! внезапно, после традиционной пьянки в выходной, отчим не стал отходить с утра возле тазика: отправился за похмелкой в магазин и провалился в знатный запой!

С тех пор Полина отчётливо запомнила «счастливые», детские годы. Особенно въелась в память вода, которую к дому так и не подвели. Во дворе имелась бурка, но жидкость в ней была противная: отдавала горечью и соленцой, если холодная – куда ни шло, а чай из неё выходил слишком паршивый, и насос, что качал влагу из глубины (Ручеёк), питаясь электричеством «мимо счётчика», ломался через день. Если отчим напивался не до грани – чинил, если был в умат… приходилось маленькой Горегляд идти на соседнюю улицу, таскать от уличной колонки воду. Впрочем, если хотелось отведать нормального чая, при условии, что мама его покупала, всё равно Беда тягала баклажки оттуда! Девочка ненавидела «дворовые удобства», равно как и небольшие канистры с водой, что страшно сдавливали пальцы. Отчим один раз удумал, – «Ты, Полька, коромысло возьми, у нас в сарае валяется!» – «Ага, – отвечала Горегляд, – мало мне позора перед людьми, осталось с коромыслом ходить!» – Да, позор и стыд – это базовые спутники жизни девочки… и дело совсем не в ветхом и тесном жилье без удобств.

Алла сперва ругалась с Загорулько по поводу его безудержного пьянства и безработицы, следовательно, возникшего дефицита денег, затем начала потихоньку составлять мужу компанию в пагубном распитии. Поначалу она пила в меру и исключительно по пятницам, после забеременела, отходила семь месяцев с дитём под сердцем, но… в итоге получилось мертворождение. Тогда женщина запила по‑чёрному!

Полина помнила того младенца, точнее, трупик братика: ей пьяный отчим в целях «шутки» его специально показал, тому отдали тельце в больнице, Веня его и принёс в какой‑то коробке, подозвал падчерицу, – «Иди‑ка глянь: подарок тебе!» – она возьми и посмотри туда… трусило бедняжку не одну неделю. Тем же вечером Вениамин закопал ящик с телом недалеко от дома, на спуске к реке, словно собаку дворовую.

В догрузку к вышеописанному у матери произошёл гормональный сбой на фоне тяжких родов: волосы стали расти на теле – жуть! Она лицо брить начала, в прямом смысле – «Т‑образным» станком. Запои потянулись страшные, росли в геометрической прогрессии, т.е. сперва пили месяц, потом пару недель завязывали «навсегда», снова пили месяц, затем начали бухать по два, по три… на работу почти забили, стали попрошайничать у соседей, лазить по мусоркам и так далее. Что интересно, на еду и вещи денег катастрофически не хватало, а вот на выпивку находили всегда! Загорулько даже сварганил самогонный аппарат, такой, чтоб можно гнать без проточной воды: «продукт» выходил мутным, словно его взяли из декораций «Деревни дураков», а воня‑я‑ял он – жутко! Тем более, брагу ставили не пойми из чего! не очищали «спирт‑сырец», не делили на фракции, гнали один раз. Ой, запахи – это отдельная тема! Смрад в халупе воцарился адский! Поля его впитала в себя: и в тело, и тем более в одежду, помыться‑то и постираться по‑человечески негде. Девочка сильно стыдилась, понимала же: сколько ни старайся, всё одно – воняет от неё хлеще, чем от помойного бомжа, а в школу ходить надо. Как ребятам и девчатам в глаза смотреть, чем оправдывать исходящий от себя «аромат»? Аромат табачного дыма от дешёвых папирос, что висел во флигеле, как туман, плюс гарь от печи, которая снова требовала ремонта и страшно чадила при растопке, плюс въевшийся перегар, вонь старья и мышиных фекалий, какой‑то неведомой кислятины и далее по списку. Полина заливалась дешёвым одеколоном, который прятала от отчима (мог выжрать), уж пусть лучше им несёт, чем тем «амбре», хотя и парфюм спасал не сильно.