Пять абсолютных незнакомцев

– Да, я попытался ему объяснить.

Мне что, послышались нотки высокомерия в голосе Джоша? Нет, похоже, так и есть. Он не дожидается моего ответа и медленно направляется к туалету. Да, точно не показалось. Он симпатичный, но не настолько, чтобы быть такой занозой в заднице. Я выглядываю из окна, из которого видно нашу машину. Харпер, Брекен и Кайла стоят у раскрытого багажника. Я еще не готова выходить обратно на холод, поэтому звоню маме. Она тут же берет трубку: явно дожидалась моего звонка.

– Мира… – Мама замолкает, назвав меня по имени, словно хочет скрыть тревогу. – Я так рада, что ты позвонила. Ты где?

– На остановке, – с наигранной бодростью говорю я. – С Рождеством тебя!

– С Рождеством, солнышко. А где именно эта остановка?

Я смеюсь, но смешок выходит сдавленным и натужным. Мама нервничает и грустит. Наверное, смотрит на карту Пенсильвании, размышляя, как спасти меня от ужасной злой метели. Мне так жаль, что я заставляю ее переживать. Я не хочу, чтобы мама волновалась. Хочется показать ей свои последние работы – ведь я много экспериментировала со светотенью – и пить вместе горячий шоколад, спросить ее, какого хрена она скрывала от меня свой развод. Но я ничего этого не говорю.

– Мы съехали с шоссе I‑78. Дороги не так уж и плохи, но едем медленно. Наверно, приеду позже, чем думала сначала.

– Не плохи?

Судя по голосу, она мне не верит.

– Да, странно. Снега почти нет. Думаю, синоптики перебдели.

– Мира, я думаю, метель движется к вам. Тут у нас полный бардак, намело сантиметров тридцать.

– А у нас два‑три от силы. Может, туча сдулась.

– Не думаю. Может, мне позвонить кому‑нибудь из семьи, с которой ты едешь? Я бы хотела поговорить с родителями.

– Мам, все в порядке, – со смехом отвечаю я. – Не забывай, что я сама теперь тоже взрослая. Девятого августа мне исполнилось восемнадцать, помнишь? Родители очень осторожные, кстати. Ты бы одобрила.

Мне должно быть стыдно из‑за лжи, но мы ведь обе врем. Как она могла не сказать мне про Дэниела? Думала, я начну истерить? Не захочу возвращаться домой? Или ей было так плохо, что не хотелось говорить? В первые дни после смерти Фиби она то и дело застывала над едой, пока хлопья не размякали, а яичница не превращалась в угли.

Она тихо всхлипывает, и я чувствую укол в груди. Мама стоит перед моим взглядом как наяву. Выцветшая сестринская форма с Микки‑Маусом, рука прижата к горлу. Словно пытается сдержать панику.

– Ну а дома как дела? – ненавязчиво интересуюсь я.

– Дома все нормально. Я беспокоюсь о тебе.

Мама отказывается глотать наживку.

– Я уже сказала, у меня все хорошо. – Я морщусь, но продолжаю: – К ночи буду дома. А Дэниел на работе или мы будем ужинать втроем?

Мама задерживает дыхание и затем отвечает:

– Решим, когда ты вернешься. Когда будешь в безопасности.

– Мам, я знаю, что ты много думаешь про тетю Фиби. Я за тебя переживаю.

– Мира, мы обе думаем про Фиби. Но годовщину смерти тяжело переживать.

– Ладно, – говорю я, не понимая, к чему она клонит.

– Но прямо сейчас меня больше беспокоит твоя безопасность. – Голос ее прерывается. – Ты уверена, что можешь доверять этим людям?

– Абсолютно.

Ложь дается мне на удивление легко.

– Ладно. Я доверяю твоему здравому смыслу. Давай приезжай домой, и там уже поговорим. Следи за дорогой. Будь умницей. Смотри во все глаза, договорились?

– Я смотрю, – мягко отвечаю я.

Вот и все. Я не говорю ей, что знаю про Дэниела. Не говорю, что чувствую, как она расстроена. Говорю, что скоро приеду домой и что люблю ее, и это правда. Но правда спрятана в такой слой бессовестной лжи, что меня подташнивает.

Повесив трубку, я тут же набираю сообщение для Зари.

 

Я: Ты поговорила с мамой?

Зари: Ты где? Все хорошо?

Я: На трассе 78. Дороги в порядке, не понимаю, из‑за чего вся эта паника. А мама ВСЕ ЕЩЕ мне не рассказала.

Зари: Мама ничего мне не говорит, но что‑то не так. По лицу вижу.

Я: Она что‑нибудь сказала?

Зари: Говорит, что рада твоему возвращению. И все.

Я: Черт. Плохи дела.

Зари: Не знаю. Может, просто соскучилась по тебе. Через сколько ты приедешь?

Я: В обычный день ехать было бы шесть часов. А сейчас – понятия не имею. А еще эти люди очень странные.

Зари: Кто они?

Я: Двое парней и две девушки из какого‑то блатного колледжа в Калифорнии.

Зари: Университет Калифорнии?

Я: Не, вроде Помона. Странные они все.

Зари: А парни ничего? Есть на что поглядеть?

Я: Недостаточно хороши, чтобы быть такими странными.

Зари: ХА‑ХА! Ну ладно, будь осторожной. Я подумала, может, придешь ко мне после концерта? Ты ведь придешь на концерт, да, Мира?

Я: Конечно. Скоро увидимся.

Зари: Увидимся.

 

Я натягиваю шапку. Чтобы пережить этот кошмар, мне нужен кофеин. Я следую за вывеской к зоне кафетерия. Наверно, тут что‑то с электропроводкой: единственный свет исходит от торговых автоматов. Подойдя ближе, я понимаю, что кафетерий – это громко сказано: из того немногого, что я могу разглядеть, мне видны лишь несколько столов во тьме и четыре печальных автомата. Поживиться тут особо нечем.

Роясь в карманах в поисках мелочи, я подхожу к синему автомату с напитками. Разобравшись наконец с монетами и кнопками автомата, я наклоняюсь поднять бутылку из ячейки и сквозь отражение в пластиковой двери вижу что‑то за моей спиной. Что‑то у одного из столов.

Нет, не что‑то.

Кого‑то.