Растяпа. Три напрасных года

– Ну…?

Я с трудом язык от нёба оторвал:

– Курсант одиннадцатой роты Агарков.

– Здесь самовольно?

– Так точно.

– Дуй в часть, скажешь старшине роты, чтоб наказал.

И всё, скрылся за дверью. Кому рассказать, не поверят – сам командир части каперанга Карцев застукал в самоволке и отпустил. «Скажешь старшине роты» – это шутка, не более. Что я, идиот, себе взыскания выпрашивать? Разве он меня запомнит? Таких гавриков у него пять тысяч штук.

Думаю, что соврать на КПП? Обязательно надо что‑нибудь про Карцева – такой подарок судьбы. Но на КПП меня не тормознули – прошёл, как в порядке вещей.

Когда по части плёлся, мысли другой оборот приняли. Фамилию мою мог Карцев запомнить и роту. Явится проверить – вот он я во всей красе – самовольщик, трус и лгун. А ещё в зятья набивался. Нет, обязательно надо доложить Седову.

Дальше как – вот я страдаю, наказанный. Ирка меня находит – ах, ты бедненький. А я – папашку благодари. Она – папочка, как ты мог? Каперанга ко мне – прости, зятёк дорогой.

– Товарищ мичман, – подхожу к Седову. – Получил замечание от капитана первого ранга Карцева. Прибыл для получения наказания.

– Наказания? – старшина роты внимательно посмотрел на меня. – Хорошо, получишь. После завтрака задержись у тумбочки дневального. Инструктору скажешь – по приказу Седова.

И всё. Никаких расспросов: что почём, и как там Карцев? Умудрённый у нас старшина. Наутро ещё с одним пареньком по фамилии Сибелев прикорнули на стульях у поста дневального. Петрыкин летит:

– За мной.

На тот свет я за тобой бы пошёл да тормознулся, пропуская вперёд.

Вышли из части. В домах офицерского состава нашли нужную квартиру. Петрыкин задачу объяснил – капитан третьего ранга Яковлев ютится в гостинице, а семья по прежнему месту службы. Теперь им дают квартиру, которую наша задача – отремонтировать. И вот мы втроём, вооружившись скребками, стали скоблить стены и потолок. Пыль подняли…. наглотались…. Даже курить не хотелось после работы и после обеда. Сидим в курилке, дожидаясь Петрыкина, и не курим. Яковлев идёт:

– Вы, почему здесь?

Суетится, новосёл. А мы – так, мол, и так – старшину первой статьи Петрыкина ждём.

– Идёмте.

Яковлев отвёл нас к своему будущему дому:

– Ждите здесь.

Сели на лавочку у подъезда, ждём. Час проходит, другой – нет Петрыкина. Четыре часа прошло – запропал где‑то Тундра. Смеркаться стало. В части горн заиграл – вечерняя прогулка. Ещё через полчаса второй сигнал – вечерняя поверка. Сибилев за угол заглянул:

– Кажется, свет в квартире горит.

– Тебе какая команда была? Сидеть ждать, а не в окна заглядывать.

Сибилев – недоученный студент Магнитогорского пединститута. Ему швейка врубать – не привыкать. Сидим, ждём, чувствуем – развязка близка.

Топает Яковлев.

– Вы чего здесь?

– Петрыкина ждём?

– А его не было? Ну‑ка, пойдёмте.

Поднялись на этаж. Яковлев своим ключом квартиру открыл. В прихожей Петрыкин в нас задом целит – пол домывает.

– Вот как хорошо! – радуется взводный. – И побелили, значит. Можно въезжать.

Петрыкин на нас глазами вращает – морда пунцовая. В часть шли – поставил меня к Сибилеву в затылок и рычит:

– Раз‑два, раз‑два, левой….

И бубнит:

– Кранты вам, салаги, задрочу. Бог видит ….

Мы идём, молчим и думаем: «Ну, дрочи, дрочи – да только известно, бодливой корове Бог рог не даёт».

На этот раз дал. Буквально на следующий день Глобус домой улизнул, в краткосрочный отпуск, а на его место инструктором к нам послали Петрыкина. В тот же день на вечерней поверке:

– Агарков, выйти из строя.

Подходит:

– Это что, это что…?

Дёрг меня за гюйс и пуговицу оторвал – форменный воротник повис на одном плече. Дёрг за робу – её край из‑под брюк выпростался. Стою растрёпой, а Тундра:

– За нарушение внешнего вида объявляю наряд вне очереди.

Ну, наряд, так наряд. Он инструктор – имеет право. А я… Что я – служу, как говорится, Советскому Союзу.

Наряд вне очереди выпал на камбуз – в посудомойку. После развода нас ещё раз построили, проверили отсутствие грязи под ногтями, ну и прочее. Приняли мы боевые посты у отслужившей смены. Впереди ужин, но ещё есть время перекурить – курилка в подвале. Наряд‑то не маленький – пять тысяч человек накорми, посуду помой, обеденные столы и залы тоже.

Спускаюсь в подвал. Группа курсантов толпится у трапа и дальше ни шагу. В чём дело? И курить охота, и время уходит. В чём дело? Из курилки пронзительный и ненавистный голос Петрыкина:

– Равняйсь! Смирно! Отставить! Отставить касается команды «Смирно!», а «Ровняйсь!» никто не отменял. Я вас, сволочи, научу Родину любить. Смирно!

Блин! Нигде от него нет покоя. Да плевать! Раздвинул плечом курсантов и пошёл в курилку. Открываю дверь, ко всему готовый – но к этому не был. Опешил от удивления – Устинька подметает пол и петрыкинским голосом орёт:

– Подтянуть грудь, выпятить живот…. Прямо шагом марш!

Наконец врубаюсь и подыгрываю – закрывая дверь, ору для оставшихся в коридоре:

– Разрешите присутствовать, товарищ старший сержант?

– Я вам покажу перекур! – надрывается Устьенька. – Тряпку в зубы, и чтоб пол блестел.

Сели с курсантом Устьянцевым, курим, смотрим на дверь – кто первый войдёт? Докурили – никто не вошёл. Вот таких смельчаков набирают в морчасти погранвойск. И тупорей – назови я Петрыкина старшим сержантом, носом бы дверь открыл.