Родственные души в Сеуле
Фу, лагерь спасателей. Ненавижу запах хлорки, и одна мысль о сырости, кишащей микробами и инфекциями, приводит меня в ужас. Но Нейт воодушевил меня своими планами на «крутое лето перед нашим выпускным годом, наше первое лето в качестве пары». Что ж, может, стоит просто благодарить судьбу за то, что мне больше не придется ходить в бассейн. Теперь, когда я…
Брошена.
Одинока.
Без парня. Без планов на лето. Без жизни. Рекламный щит на Таймс‑сквер с надписью «Жалкая» загорается яркими мигающими огнями под песню Селин Дион «All by Myself».[1]
– Может, мне стоит поговорить с Нейтом… – вслух размышляю я.
– Ну, типа, подожди день или два. Пусть он начнет по тебе скучать. Если хочешь попытаться его вернуть, тебе нужно действовать стратегически, – советует Шелли.
– Вернуть? Это возможно? По‑твоему, он может передумать? – спрашиваю я.
– Ну, конечно. Я могу тебе помочь. Слушай, я точно знаю, что Нейт является Blink, CARAT и ARMY. И тащится от Сон Йе Джин. Он уговаривал театральный кружок поставить в следующем году «Аварийную посадку любви» для школьного мюзикла. Вот с чего можно было бы начать. Узнай, что ему нравится, Ханна. Если он не хочет встречаться с тобой, потому что у вас нет ничего общего, переубеди его. Короче, скажи, что у вас есть общие интересы.
Ее слова для меня – пустая тарабарщина. И почему я чувствую себя виноватой из‑за того, что меня поучает именно Шелли Сандерс? Хотя, кто знает, может, она и права. Может, мне удастся его вернуть.
– Э‑э, спасибо, – лепечу я, немного приходя в себя. – Мне нужно о многом подумать. И многое загуглить.
– Как бы там ни было, мы с народом собираемся исследовать новое кафе‑мороженое, так что мне пора бежать. – И она отключилась, прежде чем я успела закрыть рот или спросить, могу ли я пойти с ней. Стоп, выходит, потеряв Нейта, я лишилась еще и друзей?
– Пока, – говорю я в пустоту. Манжетой толстовки вытираю шоколадное пятно с экрана телефона. Разглядываю след на ткани и собираюсь его облизать. Может быть, позже.
Я снова в изнеможении падаю на кровать.
В мою комнату врывается мама и раздвигает шторы, ослепляя меня солнечным светом. Мои глаза, мои глаза!
– Ладно, Ханна, пора вставать. Почему шторы задернуты? Здесь плохо пахнет. Ты уже принимала душ?
– Мама, пожалуйста, разве ты не видишь, что я хочу побыть одна? Мне нужно время, чтобы оклематься, – ною я.
– Ага, валяться в темноте, есть шоколад и обрастать грязью. Ханна, так смириться с неизбежным вряд ли получится.
– Мама, у меня такая стадия.
– Какая стадия? Тратить жизнь впустую? Ханна, вы с Нейтом встречались недолго. Порция кимчи, которую я приготовила, еще даже не успела закваситься. – Моей маме только дай возможность сравнить длительность отношений со временем брожения кимчи. – А теперь встань и уберись в своей комнате. Нам нужно успеть в церковь, начинается регистрация преподавателей каникулярной библейской школы.
Мама не может взять в толк, что только из‑за того, что мы с Нейтом расстались, у меня не освободилось внезапно все лето и я вовсе не горю желанием преподавать в библейской школе кучке голосящих младшеклассников. Я ненавидела начальную школу.
– Ну, мне это неинтересно. У меня другие планы, – вру я. А что, в конце концов, мне никто не запретит поехать в лагерь спасателей. Хотя я могу и умереть, видя, как загорелый Нейт в шортах демонстрирует свои мускулы, и зная, что он меня не хочет.
Но, пожалуй, преподавание в каникулярной библейской школе грозит мне более мучительной смертью.
– Ханна, либо библейская школа, либо ты записываешься в хагвон[2], чтобы подготовиться к колледжу.
– Но у меня стажировка, – напоминаю я. Я не раз использовала эту стажировку как предлог, когда хотела от чего‑то отказаться. И хотя она всего раз в неделю по два часа (я помогаю иммунологу), мама считает, что это верный путь в медицинский институт. Возможно, она не ошибается.
– Ты можешь совмещать одно с другим. Занятия в библейской школе по утрам. И разве твоя стажировка не только по понедельникам после обеда?
Спалили.
Я зарываюсь лицом в подушку.
– Уйди, пожалуйста, – прошу я.
Я чувствую, как прогибается кровать, когда мама подходит и садится рядом. Она легонько похлопывает меня по спине.
– Ханна, ты лучше, чем этот американский мальчик‑нехристианин. – Голос у нее подозрительно добрый.
– Ты не понимаешь, мама. – Я хочу сказать, что нравилась ему. Но, может быть, теперь уже не нравлюсь. Я знала, что должна была поймать волну BTS, когда все от них тащились. Просто я думала, что K‑pop и корейские дорамы «им» нравились, потому что они корейские корейцы, а не американцы корейского происхождения, и уж точно не настоящие американцы. Где я была, когда тренды так быстро изменились? Теперь я как будто смотрю на мир снаружи. А Нейт определенно внутри.
– Что тут понимать? Ханна, тебе нужен мальчик, которому понравится, что ты умна и талантлива, и который оценит твои сильные икры. Что тебе нужно, так это хороший корейский мальчик.
Приехали.
Я приподнимаюсь и готовлюсь к тому, что моя мать попытается свести меня с новым «хорошим мальчиком‑христианином» из нашей корейской церкви. Будет ли это Тимоти Чон, потому что он прекрасен во всех отношениях и играет на скрипке? Или это будет Джошуа Ли, потому что он прекрасен во всех отношениях и водит BMW? Нет, нет, это должен быть Эллиот Пак, потому что он прекрасен во всех отношениях и досрочно поступил в Калифорнийский университет в Лос‑Анджелесе.
– Но давай не будем сейчас беспокоиться о бойфрендах. Я сообщу тебе отличную новость, а потом мы пойдем в церковь.
Погоди, это все? Ты даже не представишь мне на рассмотрение резюме какого‑нибудь нового корейского парня? Это ловушка? Что‑то здесь не так. Я пребываю в ожидании неприятного события.
– И что это за отличная новость, мам? – Я медленно поворачиваю голову и смотрю на мать, сдвинув брови и пристально рассматривая ее лицо. Макияж идеален, брови подведены поверх микроблейдинга, кожа благодаря новейшему корейскому кушону влажная, точно от росы, а губы накрашены на два тона темнее лососево‑розового. Ее можно принять за мою сестру.
[1] Совсем одна (англ.)
[2] Коммерческий частный институт, академия или школа.
