Родственные души в Сеуле

– Мы везем тебя на интервью немецкому журналу, а затем ты поедешь в Entertainment News Canada. Минги будет в цветочном платье от Gucci и переоденется в бледно‑лиловое от Celine. Джин Сок наденет красный свитер Supreme, а затем переоденется в белую рубашку Balenciaga на пуговицах. Похоже, в те дни, когда ты носишь белое, твоя популярность среди североамериканских фанатов достигает наивысшего уровня.

– Ребята, зачем вы придаете значение таким глупостям? – спрашиваю я. От статистики, которую отслеживает компания, можно с ума сойти. У меня просто крыша едет, когда я вдруг узнаю, что фанаты пристально следят за тем, что я ношу, не говоря уж о том, насколько я в этом сексуален.

Фанаты… У меня они есть. Пока я не переехал в Корею, меня вообще никто не замечал. Я рос в Сан‑Диего, был мелким, нервным азиатским мальчиком с сильной аллергией. Кто бы мог представить, что однажды этот высокий тощий парень со стрижкой «под горшок» будет сводить девушек с ума?

– Хватит задавать тупые вопросы. Я так устала работать с дилетантами. И что это за трюк ты там провернул? Почему нельзя просто следовать правилам? Я никогда больше не возьмусь работать с недисциплинированным американским актером. – Резкие комментарии Мин Гён бьют в мою самую болевую точку – для этой карьеры я неполноценный кореец.

– Минги. – Голос Хэ Джин звучит предупреждающе: перестань прикидываться дивой и продолжай сотрудничество. Правда в том, что Мин Гён не может позволить себе, чтобы еще один партнер по фильму оказался ею недоволен. Скоро ее вообще перестанут снимать в романтических шоу, если все актеры откажутся с ней работать.

– Завтра мы едем в Пусан на фотосессию для Vogue Korea, – продолжает Хэ Джин.

– О, круто. Как думаешь, мы сможем потусить на пляже? – Я так скучаю по пляжу с тех пор, как мы переехали. – А может, нам даже удастся посетить Культурную деревню Камчхон? Я видел фотографии…

– На это нет времени, – перебивает меня Хэ Джин.

– Это не отпуск. Это работа, – заявляет Мин Гён, даже не пытаясь скрыть свое отвращение ко мне.

– Прости, – говорю я, возможно, в сотый раз за сегодняшний день. А день еще не закончился.

Я вздыхаю и пытаюсь скрыть свое разочарование. У меня никогда не бывает возможности что‑то посмотреть, даже когда я езжу по работе в классные места. Ни аттракционы в Lotte World, ни смены караула у дворца Гёнбоккун – ничего. Не сказать, что у меня кризис среднего возраста или что‑то в этом роде, но мне кажется, что моя молодость проходит впустую.

– И Джин Сок, – строгий голос Хэ Джин выводит меня из задумчивости, я весь во внимании, – во время интервью и на фотосессии постарайся продемонстрировать свои чувства к Минги. Никаких шуток. Никакого сарказма. Продай эмоции, которые вы испытываете друг к другу.

Заставить мир поверить, будто я люблю Мин Гён и в реальной жизни, чтобы повысить среди поклонников оценку наших отношений на экране! Когда Хэ Джин впервые сообщила мне об этом условии, я был уверен, что она шутит. Сейчас‑то мне доподлинно известно, что она напрочь лишена чувства юмора. Я явственно слышу угрозу в ее тоне. Сыграть правдоподобно или рискнуть упустить второй сезон и неплохо оплачиваемую работу? Должно быть, я чертовски хороший актер, если люди реально верят, будто мне нравится эта девушка.

Я смотрю на Мин Гён. Ее глаза закрыты, в ушах наушники. Я все еще новичок в этой теме. А она занимается этим уже давно. И поэтому она такая несчастная? Неужели, когда сияние славы потускнеет, я стану таким же зачерствевшим и злобным, как она?

Нет, я не позволю этому случиться. Конечно, моя работа требует больших усилий, но зрители узнают меня на улице. Окликают по имени. Плюс, благодаря съемкам, я могу оплачивать счета. И на нынешнем этапе ничего более важного в моей жизни нет.

– Да ну, это была настоящая катастрофа. – Моя младшая сестра Джин Хи умеет подобрать нужные слова.

– Цыц! – Мама пытается заставить сестру замолчать, как будто это когда‑то у нее получалось. Мы сидим в кабинете доктора, ожидая, когда он вернется и вынесет мне приговор.

Весь день с той минуты, когда я попытался помочь незадачливой фанатке, пошел насмарку. Стилист надела на меня невероятно жесткие ботинки, и всякий раз, когда я морщился от боли, она твердила: «Все в порядке, это Dior». На что моя лодыжка кричала: «К черту Dior!»

Я еле доковылял на съемочную площадку, где у нас брали интервью, а мое лицо то и дело перекашивало от боли. Хэ Джин стояла за первой камерой, и на ее лице тоже застыла гримаса, она была взбешена до предела.

И что еще хуже, во время сессии вопросов и ответов в прямом эфире кто‑то спросил о моей жизни до дебюта в кино. Я понятия не имею, с чего это может быть кому‑то интересно. И я просто потерял дар речи. Я и до сих пор пребываю в недоумении.

Конечно же, Мин Гён как настоящий профессионал спасла ситуацию. Она увидела возможность и ухватилась за нее, заставив зрителей сидеть с раскрытыми ртами. Зрители ахнули, когда Мин Гён сказала, что ей очень нравится работать со мной в сериале. Они охнули, когда она дала понять, что совершенно счастлива от близости со мной. А потом она заставила их плакать, сообщив о том, как я болел в детстве. Как неожиданно умер мой отец, оставив нас в бедственном финансовом положении. Как мы приехали в Корею просить его семью о помощи, а семья отвернулась от нас. И как я прошел через все испытания, чтобы стать тем, кем я стал. Без моего на то согласия она рассказала о моей жизни, притом с деликатными подробностями.

Мин Гён выросла здоровой и богатой. Но с такой историей популярности не заработаешь и поклонников не приобретешь. Привязать себя ко мне и использовать мою историю, чтобы завоевать сердца фанатов, – ее новая стратегия. Представляя себя заботливой девушкой, влюбленной в партнера по съемкам, она укрепляет свои позиции в этом партнерстве, в том числе для нашей будущей работы. Я должен быть благодарен. Я должен быть в восторге от того, как она продает нас на шоу. Я должен делать заметки на память, потому что это то, чего хочет от нас студия.

Вместо всего этого я чувствую тошноту. Мин Гён, не имея на то никакого права, поведала о самом сокровенном для меня, а зрители не имели права этого знать. А я сидел, как истукан, почему‑то позволив ей рассказать всю мою подноготную.

В кабинет входят доктор с моим менеджером. По их мрачным лицам я понимаю все, что мне нужно знать. Все плохо. Дерьмо. Сердцебиение учащается, как всегда, когда у меня случаются неприятности.

– Джин Сок, – обращается ко мне доктор, и от одного его голоса я начинаю нервничать. – Лодыжка не сломана, тебе повезло. Просто сильное растяжение. Хирургическое вмешательство не понадобится, но тебе придется носить бандаж, и я рекомендую, по крайней мере, четыре‑шесть недель не нагружать лодыжку, чтобы дать ей зажить.

Я вздыхаю с облегченипем. Все оказалось не так плохо. Хотя, честно говоря, мне все равно чертовски больно.

– Какое счастье, что тебе не понадобится операция, – говорит мама.

– Доктор, вы не могли бы нас оставить? – спрашивает Хэ Джин.

Доктор кивает и закрывает за собой дверь.

Хэ Джин выдыхает, ее ноздри раздуваются, как у дикого быка. Я сглатываю.

– Это всего лишь одна из многочисленных сегодняшних неприятностей, – цедит она сквозь зубы.

– А что еще случилось? – спрашиваю я.

– Нам позвонил джентльмен по имени Ким Бён Ву.

За моей спиной тихо ахает мама. Я оглядываюсь и вижу, что она прикрыла рот рукой.