Самый приметный убийца
* * *
Расчет был вернейший. Всем было прекрасно известно, как проникнуть в помещение школы. При желании – проще простого: через те же вечно открытые окна уборных на первом этаже. Ни сторожа, ни решеток‑ставней на окнах не было и в помине. Единственное по‑настоящему ценное – дрова на подтопку, если совсем холодно будет, а трубы рванет, – директор Петр Николаевич хранил особо, за семью печатями в отдельном сарае. Вот там все было по‑серьезному – замки плюс собака. В самом же помещении школы брать было откровенно нечего, стало быть, и охранять незачем.
Спешно призванный на помощь Колька одобрил:
– Толково придумано!
Когда они в четыре руки чертили карту района, чтобы успеть к вечерней тайной сходке, он все не переставал восхищаться:
– Я же сказал: ты сможешь! Твоя идея лучше моей. Орел, Гладкова! Это у тебя с детства, помнишь, ты нас на кладбище потащила? Вот‑вот!
Триста лет тому назад, а то и тысячу… до войны, в общем, Ольга, уже тогда любившая всех организовывать и сплачивать, решила положить конец детской войнушке двор на двор.
– Бросайте свои подначки и дразнилки, что вы как маленькие! – так и заявила мелкая Гладкова, с двумя косичками и вот такенными щеками – глаз было не видать.
– Смотри‑ка, борзая какая! – поддразнил Илюха Захаров. – Что, сразу поколотить?
Он и тогда был здоровый, да к тому же беспристрастный – заденет девчонка, получит и она. Неудивительно, что у Оли затряслись губы, и все‑таки она продолжила:
– Чего зря кулаками тыкать. А вот пошли на кладбище вечером? Кто струсит и не дойдет – тот и проиграл.
– Что проиграл? – поинтересовался Колька, который тогда мог еще носить короткие трусы, особо никого не смущая.
– Все! – решительно заявила девчонка.
– А делать что будем? – спросил Альберт, который обо всем любил уговариваться заранее.
– Картошку печь, – предложил Илюха, потирая пузо.
– Страшные истории рассказывать, – добавила Надька Белоусова.
– Как маленькие, – презрительно фыркнула Оля. – В сторожку гробовщика влезем!
Поразмыслив, собрались пять девчонок и четверо мальчишек. Уговорились, что это страшная тайна, ни одному взрослому – ни‑ни, иначе не пустят (вон, Альбертика заперли – враки, сам наверняка струсил). В итоге пришлось прихватить кого‑то из мелких, потому что те грозились наябедничать старшим.
Не вечером, конечно, но все же хорошо после обеда, когда уже смеркалось, собрались и пошли на новое кладбище. Чтобы пойти в сторону старого, что за озером и железной дорогой, никто и не заикался.
Мальчишки немедленно принялись дурачиться, подначивали серьезных девчонок, то и дело отбегали якобы до ветру, а сами пугали из‑за кустов.
– Детский сад, – фыркала, бледнея, Настя Рыбкина (сгинувшая потом в эвакуации).
– Пи‑и‑ть! Дайте воды‑ы! – завывал не своим голосом, тряся ветки, шутник Вовка Лисин (погибший при бомбежке в сорок первом).
Малыши сами собой оказались в хвосте. Непривычно притихшие, не думавшие ныть и проситься домой, они упрямо семенили вслед за старшими. Но большинство из них, едва покинули знакомые дворы, дружно повернулись и пошагали назад.
Вереница следовала далее. Дорога поднималась, потом опускалась в небольшой овраг, сильнее ощущалась сырость, и сумерки сгущались все больше. Тут начали отваливаться и те, что постарше: отходили поодиночке, стремясь не привлекать внимания, каждый в свое время, на какой‑то только им видимой черте. Как будто дальше им было нельзя.
Но и те, что дошли – Оля, Настя, Колька, Илюха и пара отважных малышей, надувшихся, чтобы зареветь, но не заревевших, – остановились.
Перед ними границей пролегала дорога, за которой возвышались густо растущие, нетронутые деревья кладбища. Смотрела пустыми глазницами‑окошками давно брошенная сторожка, к стене которой до сих пор были приставлены кресты, деревянные и витые, кованые.
Молчали. Мысль о том, что в таком месте можно болтать, а тем более печь картошку, казалась преступной. Постояв, так и отправились, не евши, назад – тихие, торжественные, в полном молчании. Не решились.
…– Ты за меня тогда спряталась, – вспомнил Колька, обводя контур красными чернилами, – смешная такая.
– От всей компании только и остались, что мы с тобой, Илюха да Надька Белоусова, – зачем‑то сказала Оля, орудуя карандашом и линейкой.
Колька понял: пора прекращать:
– А ну, отставить. Я тебе про другое толкую: сработало же! Туда шли кучей нахалов, вернулись почти что боевым отрядом.
Так получилось и в этот раз: пришли все присутствовавшие на историческом штабе дружины плюс те, кого сочли достойным притащить. Сосредоточенно, быстро и бесшумно проникли в закрытое помещение, собрались на тайную сходку, на которой была провозглашена программа тайного общества помогальщиков.
– Строгий секрет, – предупредила Ольга.
– Точно, – поддержал Приходько, – болтунам – петля! – Но, уловив неодобрительный взгляд Оли, поправился: – Ладно, по шее.
– Итак, товарищи, – начала Ольга, строго оглядывая присутствующих, – все вы в школе по пять‑шесть часов, но остальное время вы живете среди взрослых, все знаете, все видите, все слышите. Вы думаете над жизнью, вы сами видите, как много еще в ней надо сделать!
Одобрительный гул.
– Быть пионером – это не только носить красный галстук. Быть пионером – это улучшать окружающий мир, постоянно думать над тем, что в нем можно переделать к лучшему!
Ясно звучит готовность помогать, думать, нетерпеливое ерзанье. Оля подняла руку, требуя тишины.
– Мы с вами знаем, как это бывает: в школе пионер, а чуть за порог – и – как с цепи сорвался, лишь бы в кино или побузить. А ведь без нас «большевики не обойдутся», помните? Некоторые из вас пристают к чужим, а то и грабят ребят, запугивают…
– Это кто?! – возмутился Маслов, нервно пряча руки за спину.
– Сами знаете кто. Мы пока не будем на этом останавливаться, ведь не так важно, что ты натворил, куда важнее, как исправился. Внимание на карту.
Оля не без гордости повесила на доску плоды их с Колькой трудов. Повисло благоговейное, восхищенное молчание.
– Сейчас мы с вами разделим зоны влияния, составим график патрулирования. Глядите вокруг себя внимательными глазами, замечайте непорядки и общими силами боритесь с ними. Увидите, что жизнь наша станет куда интереснее!