Сборник притч и рассказов

Через некоторое время она продолжила: «Маньячело стал таким злым, что даже слюна его стала ядовитой. Задумал он тогда подлость лютую. Решил Маньячело пробраться ночью к роднику и плюнуть в него. «Отравлю воду в роднике, – думал Маньячело. – И все люди отравятся». Дождался он, когда наступит ночь темная, безлунная, и стал пробираться неслышно к роднику. Прокрался к роднику и плюнул в него. Вода зашипела вначале и сразу успокоилась. Пребывая в чувстве наивысшего удовлетворения, впервые за много лет, счастливый Маньячело вернулся домой. Через несколько дней в деревне началась эпидемия. И никто не мог понять, в чем причина. Эпидемия длилась несколько недель, так много яда было в слюне Маньячело. Людей много умерло, еще больше заболело. И стало людям не до Маньячело, и никто не приносил ему еду в течение нескольких недель. Исхудал подлец, конечно. И вода закончилась, которую он впрок набрал, потому что сам же боялся пить воду, отравленную своей злобой. В общем, чуть не помер. Староста деревни, конечно, расследование начал проводить. Собрал он комиссию из разных специалистов. Сидят, думают: «Что же за напасть такая. Никогда такого не случалось. И сравнить‑то не с чем». Тогда решили они подумать последовательно. После нескольких дней расследования комиссия выяснила, что причиной эпидемии была вода. Кто‑то отравил воду. Выяснилось это случайно. Когда епископ проводил стандартную процедуру проверки на ведьмовство, подозреваемую сажали в клетку и опускали под воду, выяснилось следующее. Подозреваемую сначала опускали на несколько секунд в надежде, что сама признается, потом на минуту и так далее. Более трех минут никто не мог продержаться. Тут вдруг опустили на несколько секунд, подняли, а подозреваемая уже мертвая. Похоже, в самый концентрат яда попали. Кстати, из этой подозреваемой потом героиню сделали. Вроде как погибла в борьбе с эпидемией ради жизни других. Памятник поставили. Пришел тогда староста к алхимику и говорит: «Мы тебе гранты за что платим? За то, чтобы ты философский камень сделал. Ты уже лет десять нас завтраками кормишь, прикрываясь грандиозностью цели. Вот тебе другая задача. Очистить родник наш от отравы и придумать экспресс‑тесты на пригодность воды к употреблению. Понял? Иначе не получишь больше грантов и будешь на зарплате сидеть. Но не это так сильно мотивировало алхимика, а то, что он пьет эту же воду, что и все, – продолжила МарьИванна. – Изобрел алхимик через несколько недель фильтр очищающий. А вот тесты на качество так и не придумал сразу. Придумал только через несколько лет. Поэтому для определения качества воды так «ведьмами» и пользовались, пока он тесты не придумал. А как только он тесты придумал, так и ведьм не стало. А может, и не было их вовсе. Все от людской тёмности эти ведьмы были. Теперь каждый мог видеть качество воды и приписать ведьмам свое скверное самочувствие не мог. Типа, ведьма воду испортила. Потому что вода была нормальной. И начали люди, не сразу конечно, со временем, понимать, что дело всё в них, в их отношении к остальным. Прогресс, однако.

Воду почистили. Эпидемия закончилась. Комиссия так и не выяснила, кто воду отравил, и списала все на непонятные природные явления. Деревня начала постепенно восстанавливаться, и Маньячело продолжил получать своё социальное пособие. Все‑таки люди не звери. Но к его злобе и высокомерию добавилось еще одно чувство. Это тоска. Тоска по тому моменту, как было ему хорошо, когда он в воду плевал. Только теперь все сложнее стало. Родник стали охранять. Да и ведьмин тест каждый день делали. И решил Маньячело хитрость лютую задумать. Он хотел устроиться охранником родника и иметь беспрепятственный доступ к воде. Придётся, конечно, хорошим прикинуться. Вроде как показать, что с людьми ладить научился. «На что ни пойдешь, чтобы вновь испытать чувство сотворения наивысшей подлости», – думал Маньячело.

Начал Маньячело претворять свой план в жизнь. Чтобы показать свою пользу обществу, пришел он к старосте и говорит, что хочет исправиться, может для общей пользы эффективно ворон и другую живность гонять на полях, чтобы они урожай не портили. Действительно, звери и птицы очень боялись Маньячело. Староста разрешил работать Маньячело пугалом, сначала под присмотром. Но затем, видя, как хорошо у него получается и как он натужно старается улыбаться всем, поверил староста, что Маньячело исправился и разрешил работать без присмотра. Прошло несколько месяцев. Как Маньячело их выдержал, никому, кроме него, неизвестно. Днем он улыбался и гонял ворон, а ночью скрежетал зубами в злобе своей великой. Пришел Маньячело к старосте и говорит: «Хочу родник охранять. Уж у меня‑то к роднику точно никто со злым умыслом не подойдет». Подумал староста и разрешил Маньячело охранять родник, из лучших побуждений, конечно. Обрадовался Маньячело. В первое свое дежурство по охране родника Маньячело ходил вокруг источника в предвкушении, как в него плюнет. На следующее дежурство дождался, когда напарник по нужде отойдет, и плюнул в резервуар с очищенной водой после фильтров, испытав при этом огромный экстаз. Даже завыл от удовольствия. На утро следующего дня лаборант‑экзорцист проводил стандартный ведьмин тест и обнаружил, что в воде снова появился яд. Водоснабжение сразу остановили. Несколько людей успели отравиться, но массового отравления удалось избежать. Так что в состоянии наивысшего наслаждения пробыл Маньячело недолго. Через несколько часов к нему домой пришли стража и староста деревни. «Ах ты, негодяй, – сказал староста, – мы поверили в тебя, работу тебе дали, а ты воду травить. Значит, и в первый раз ты воду отравил». Маньячело был в шоке. Он не понимал, как они узнали. Оказалось, что он просто не знал, что такое ведьмин тест, да еще по периметру станции водоснабжения вороны‑соглядатаи рассажены. Стали судить Маньячело. Осудили его быть в тюрьме в одиночестве на десять лет и запретили заниматься определенными видами деятельности, прежде всего, касающиеся всего того, что для всех ценность имеет. Подразумевалось, конечно, водоснабжение. Отсидел Маньячело десять лет. Только без разницы ему было, где от злобы своей страдать: дома или в камере. В камере даже лучше. Там хотя бы к нему внимание проявляли. Хотя бы тем, что следили, чтобы не убежал».

МарьИванна задумалась и продолжила: «Пока Маньячело сидел в тюрьме, деревня еще больше разрослась. Теперь деньги, а точнее, технологии их применения играли основную роль в развитии деревни. А технологии контроля качества воды и ее очистки были настолько отлажены, что отравить воду уже нельзя было. Точнее можно, конечно, попытаться. Но это сразу обнаружится и будет пресечено. Это можно представить, как среди множества взаимодействующих созидательных элементов появляется один разрушительный. Но система не может понять, что этот элемент разрушительный, пока он не произведет какого‑либо разрушительного воздействия на остальных. И когда это воздействие произведено, система должна моментально отреагировать на это воздействие, купировать его и выяснить причину. Затем изолировать этот разрушающий элемент. И чем быстрее система распознает разрушающий элемент, тем меньше вреда он нанесет. Гипотетически, можно так организовать систему, что реакция на раздражение может свестись к одной дискретности».

– МарьИванна, а что такое дискретность? – недовольно спросил Вова, теряя нить рассуждений.

– Пространство изначальной неразрывности дискретно‑непрерывное же, значит, любое событие в любом случае будет иметь хотя бы одну дискретность по продолжительности. Возможно, время Планка характеризует именно это условие, – МарьИванна развлекалась. А как еще развлекаться в пятьдесят семь лет, да еще с багажом такой мудрости.

Затем, видя потерянные взгляды и получив свою долю удовольствия, МарьИванна сказала: «Скажем проще: не дискретности, а одного мгновения. Как только реакция на раздражение системы взаимодействующих элементов организационной моделью этой системы сможет свестись до одного мгновения, так и разрушительные элементы пропадут. Точнее, пропадет их воздействие на систему, так как сразу будут исключаться системой из среды взаимодействия, не причиняя ей вреда».