Седло (в)

Но стало понятно, что ждать, судя по всему, придется долго и раствориться не получится. Вязников устроил череду конкурсов, которые, судя по всему, были взяты им с какого‑то старого сайта для свадебного тамады. В чистке картошки на скорость Седлов еще согласился поучаствовать, с треском проиграв почти всем и услышав токаревское «вот что значит не женат», но от остальных конкурсов с почти фрейдистским подтекстом пришлось категорически отказываться: мужчины угадывали женщин по руке, а женщины в ответ угадывали мужчин по прическе. Если первое еще было на грани физиологической терпимости, то второе, по мнению Седлова, за эти грани явно выходило: почувствовать в своих волосах шарящую руку Токарь было явно выше его сил. Поэтому он наблюдал за происходящим со стороны и сдержанно изображал радость (особенно всех развеселило, когда лысый и, соответственно, легко узнаваемый Вязников надел неизвестно где раздобытый парик), продолжая потягивать вино. Есть не хотелось. И какое‑то внутреннее напряжение так и не уходило. Может, уйдет после встречи с Растегаевым, который, кстати, активно участвовал в конкурсах.

Наконец, конкурсная часть была завершена, и чувствующий свое организаторское величие раскрасневшийся Вязников объявил музыкальную паузу. Седлов не торопился приглашать Машеньку, но, видя, что Растегаев уже идет на танцпол с Зегерс, которая сегодня была на редкость не с тревожным, а с радостным напряжением на лице, попросил учительницу географии не отказать ему в танце.

Они качались с Машенькой под музыку, и Седлов еще больше ненавидел Цыбина, так как понимал, что, несмотря на то, что в Машеньке все было хорошо, ему с трудом давалась любая фраза. И он ловил себя на мысли, что ждет окончания танца и логичного перекура, чтобы, как ему казалось, воспользоваться реальным шансом скинуть бремя папоротника.

Танец подходил к концу, и Седлов увидел, что Растегаев уже ведет, видимо, утомившуюся Зегерс к своему месту, но в Машеньке энергии было явно больше и она усталости не высказывала, а вдруг потащить ее к своему стулу и усадить было бы странным. Растегаев уже вышел из столовой, когда последние аккорды отзвучали и Седлов отвел Машеньку на ее место. Он собрался быстро выйти, но увидел удивленный взгляд Машеньки:

– Вы же не курите, Егор Петрович?

– Да я… подышать хочу, душно. Я скоро вернусь.

– Что ж вы, правда, девушку бросаете? – влезла всезамечающая Токарь.

– Я не бросаю, вернусь.

– Что там стоять, с этими курильщиками, – Токарь не унималась.

– Я не с ними, просто на крыльце постою.

– Окно бы открыли да постояли.

– Я скоро, – Седлов намеренно проигнорировал рекомендацию Токарь, посмотрел на Машу, изобразив доброжелательность, за которой скрывалась только голая нервозность, и быстро направился к выходу.

Холл был пустой. Седлов дошел до середины холла и вдруг увидел справа по лестнице сбегающую фигуру, которая показалась ему до мерзости знакомой. Это был Цыбин. И сбегал он, судя по всему, из кабинета, от которого у него с подачи Седлова был собственный ключ.

– О, Егор Петрович, а я ищу вас везде. Можно на минуту?

На место прежней нервозности пришло какое‑то бессильное отчаяние мухи в банке с медом. Он уже видел вахту и тетю Тому, мог бы проигнорировать Цыбина и сразу направиться на улицу, где был спасительный Растегаев, но просто тупо замер.

– Сюда иди, – злобным шипением позвал Цыбин. Седлов медленно повернулся и пошел в лестничную тень.

– Какого хрена там вода?

– Где?

– В п… де! В папоротнике! Я же тебе сказал не поливать.

– Я не поливал.

– А кто тогда? Это твой кабинет!

– Не знаю, я не поливал. Может, вахтерша. Или… Токарь. Токарь хотела полить, – видимо, Седлов настолько не любил Токарь, что даже в таком выбитом состоянии решил использовать ее для собственного спасения. И это помогло.

– П… да тупая. Ладно, там запечатано все. Но следи на будущее! Ты куда шел‑то?

– Курить.

– Так ты не куришь вроде?

– Ну, у нас это, банкет.

– А, так ты закинулся, и потянуло, – с каким‑то ехидным чувством родства сказал Цыбин, – так пошли покурим, меня тем более вывести надо, а то бабка не выпустит. Я сказал, что к тебе пришел на отработки – еле втюхал ей.

– Так там учителя.

– Мы в другую сторону. Пошли.

Седлов последовал за Цыбиным. Они приблизились к вахте и встретились с цепким взглядом тети Томы.

– Вот видите, баба Тома, а вы не верили. Я учиться приходил. Егор Петрович подтвердит.

– Да, – у Седлова не было сил сказать больше.

– Да куда тебе верить, с такой рожей! И какая я тебе баба?! Избави бог от таких внуков!

– Каких таких? И с какой рожей? Давайте‑ка поподробнее! – Седлов было направился к выходу, чтобы увлечь за собой Цыбина и избавить тетю Тому от раскрытия нелестных эпитетов, но Цыбин его незаметно дернул скрытой от тети Томы правой рукой.

– Уголовников. Я их чую. А с рожей – подозрительной. Ты же прогульщик, оболтус. А тут вдруг приперся учиться.

– Зря вы так. Я – лучший ученик у Егора Петровича. Да ведь?

Седлов промолчал.

– Да что ты врешь‑то! Лучший, тебя гнать надо метлой поганой.

– Вашей метлой? – Цыбин начал входить в азарт, а Седлов просто был статистом.

– Ты не дерзи мне, сопляк! А то быстро вылетишь!

– Ну да, вы же директор. У вас и кабинет тут.

– Заткнись и иди отсюда.

– Мы с Егором Петровичем выйдем, – к счастью, решил закончить противостояние Цыбин.

– А Егор Петрович тебе зачем?

– Он меня проводит, а то там страшно во дворе, хулиганы.

– Да ты сам хулиган, урка, какое тебе страшно!

– Да я к коллегам, – Седлов нашел в себе силы выдавить, чтобы не дать начаться очередному витку диалога.

– Так вы же не курите? – в очередной раз за день услышал Седлов.

– Я подышать, – Седлов решил использовать прежний аргумент.

– Ну идите, – тетя Тома сказала так, как будто без ее разрешения Седлов не имел права выйти.