Седло (в)
– Здравствуйте. Да… нормально.
– Ты хмурый что‑то такой.
– Да просто… не пришел еще в себя.
– Понятное дело. Хотя молодой ведь, регенерация быстрая, уже должен быть в себе! Ну ты молодец, конечно, повеселил народ. Все в восторге были от тебя. Ушел, правда, как‑то неожиданно. Встал и вышел. Я Машку послал за тобой. Она потом звонила, спрашивала адрес. Ты сам забыл, что ли? – улыбнувшись, спросил Растегаев.
– Да… я… заснул.
– Мертвым сном?
– Не знаю, не помню, если честно. А… как вы адрес узнали?
– Я попросил Юлю, у нее ведь записаны все, ключ взял и сходил.
– А‑а… А Юлия Рудольфовна что сказала?
– Да ничего, ключ дала, и все. А что?
– Ну… неудобно.
– Да ладно, Юля – свой человек, это же не Крепова. Она и не вникала.
– Понятно. Спасибо вам.
– Да не за что, дело житейское. А о чем ты все хотел поговорить со мной? Подходил – отходил, а потом забыл, видимо? – Улыбка не сходила с лица Растегаева.
– Я хотел… Да там несущественно.
– Ну ладно, будет существенно – заходи.
– Хорошо, спасибо.
Интеллигентски‑неспортивная рука Седлова пожала крепкую народную руку Растегаева, и литератор поднялся к себе.
Приведя журнал в креповскую норму, Седлов, в целом по итогам дня перешедший из отрицательного состояния к нейтральному, оделся, взял журнал, чтобы сдать по пути, открыл дверь – и почти лбом столкнулся с Цыбиным, который втолкнул его обратно в кабинет.
– Ты где был, му… ло?! Я тебя несколько дней ищу.
– Я… дома…
– Ты помнишь, что учудил в пятницу?
– Да.
– Тебя за это убить надо!
– Я… – парализованный Седлов не знал, что говорить, но Цыбин ему и не дал.
– В общем, под дурью что не сделаешь, так что на первый раз прощаю тебя. Хорошо, что я все подобрал вовремя. Но, Седло, еще раз вы… нешься – капец тебе, покалечат. Я в этот раз Тайсону не сказал, а сказал бы – п…ц тебе, ты бы сейчас таким здоровым здесь не сидел.
Седлов и так не чувствовал себя здоровым ни физически, ни психически, так как психическое сейчас упало в физическое. Также пока не явственно, но ползла, чтобы поглотить сознание, мысль, что он откровенно боится Цыбина и героический шаг в пятницу был не свойственным ему порывом. Поэтому сейчас Седлов просто молчал и тупо смотрел вниз и вбок, как ученик, которому классный руководитель делал последнее предупреждение.
– Ладно, иди, мне еще здесь надо кое‑что сделать. Тебе пока полного доверия нет. Двигай.
Егор Петрович послушно вышел, подумав, что теперь уже все толкает его на разговор с Растегаевым, но – Цыбин в школе, и это все вытеснялось банальным страхом.
Он сдал журнал и потащился домой.
Глава IV. Связисты
В последний день первой четверти был организован экскурсионный выезд в войсковую часть. Мероприятие, как сказали Седлову, традиционное, и это был звездный час одного человека – Вязникова. Последний всегда подчеркивал свое армейское прошлое, без которого приобщение будущих защитников Родины к тому, что им готовила Родина в казармах, было невозможно. Об этом свидетельствовало все его поведение в преддверие и во время события: Вязников вел себя так, как будто сама школа существовала только ради этого однодневного знакомства учащихся со сферой его бывшей деятельности, овеянной славой и загадочностью, на что всегда указывала хромота. За несколько недель им составлялся список из двадцати наиболее благонадежных участников. Этот список в виде приказа директора с поручением Вязникову провести мероприятие безапелляционно предъявлялся классным руководителям, которые должны были обеспечить своевременную явку в день «Ч». Предъявлялся так, как будто мероприятие было поручено провести самим министром обороны. Возможно, Вязников так и считал. В этом же приказе были отобранные им сопровождающие.
Обычно компанию, предводимую Вязниковым, сопровождали Токарь и Растегаев. Токарь с Вязниковым были не только верными собутыльниками‑ сплетниками, но и свободными ушами друг для друга, что для их типажа особенно ценно в подобных поездках. Растегаева Вязников взаимно не любил, но Андрей Борисович был нужен по двум причинам: на случай «мало ли что», если дисциплина выйдет из‑под контроля и военной выправки Вязникова будет недостаточно, и, вероятно, потому что Вязникову нравилась идея быть предводителем на фоне Растегаева: мол, все считают его главным мужиком школы, а на самом‑то деле… В этот раз Токарь была вовлечена Креповой в инквизицию над должниками‑двоечниками, и ее место в отточенной формуле Вязникова занял Седлов, который, судя по всему, дорос до этого в глазах отставного подполковника после корпоратива.
Егор Петрович очень не хотел три часа дороги слушать полулегенды из жизни Вязникова, поэтому заранее решил, что не будет, подобно садоводам без собственных авто, кидаться в автобус, а выждет, чтобы сесть либо с Растегаевым, либо одному. Эта поездка имела для Егора Петровича свою ценность, так как он планировал, выбрав удобный момент, все же донести до Растегаева то, что помешал ему сделать алкофейерверк.
Вязников стоял у первой двери и по одному запускал в чрево своевременно поданного автобуса списочный состав, после чего по‑командирски махнул рукой Растегаеву с Седловым. Седлов намеренно выдержал паузу и медленно пошел за Растегаевым.
– Егор Петрович, поспеши, опаздываем, военные не ждут! – Вязников начал играть свою любимую роль.
Седлов для видимости чуть ускорился, но все равно вошел в автобус, когда Растегаев уже занял одно из мест в первом ряду, и сел рядом с ним. Вошедшему последним Вязникову оставалось сесть только на параллельный первый ряд. Отчасти план Седлова – оказаться рядом с Растегаевым – был выполнен: отчасти потому, что, как только они отъехали, Вязников задорно перевесился через ряд и начал рассказывать, как ему в очередной раз удалось все сделать так идеально.
