Седло (в)

– Кстати, намеки в тексте произведения на героев, сюжетные линии других произведений называются аллюзией. Давайте запишем определение. – Седлов не был сторонником диктовки и заполнения тетрадей текстом на литературе, считая это тратой времени и убийством мысли, тем более писанины хватало везде, но, как говорили административные умы, всегда должны быть следы обучения. И эти следы надо было оставлять.

– Обратившись ко второй части рассказа, мы поймем, в чем смысл первой.

И Седлов пересказал вторую часть, опустив развязку, которую предоставил учащимся прочитать самим.

– Обратите внимание на описание людей, которых встретили Зиночка с Немовецким, это четвертая страница, первый абзац. Их описание отличается от описания героев в начале рассказа?

– Да, – сказала Шерстнева, скорее констатировав очевидное.

– А чем именно?

– Ну здесь уже все реалистично, нет странностей, – Подгорный.

– А сами типы героев отличаются: Лиза с Немовецким с одной стороны и те, кого они встретили?

– Ну, эти первые такие пафосные, а на поляне – быдло какое‑то, прямо как у меня у «Пятерочки» сидят каждый день тела на пузыре, – за эти неожиданности, хоть и грубые, Седлов и ценил Бликова.

– Молодец, Сергей. Можем ли мы сказать, что происходит столкновение двух разных эпох: уже ушедшей, оставшейся только в воспоминаниях, кажущейся искусственной, и наступившей реальности?

– Да, – Шерстнева продолжала идти к своей пятерке простыми выверенными шагами.

– Давайте обратимся к кульминации и развязке, – и Седлов, опуская натуралистические подробности, пересказал концовку.

– Что можно сказать о герое…

– Подождите, а что они с ней сделали? – в Бликове снова проснулись внутренние паразиты, сжиравшие уроки и настроение не только Седлова, но и многих коллег.

– Ты же читал рассказ, там все очевидно.

– Я не понял. Вы же учитель, объясните.

Седлов было уже собрался сооружать ответ, который бы и накормил внутренних паразитов Бликова, и позволил завершить урок, но на помощь пришел Подгорный:

– Изнасиловали. Зачем ты дурака включаешь?

– А как именно? Там непонятно написано.

– Ну так приди домой и тайком от мамы в инете посмотри, как насилуют, если непонятно, – это оказался, по сути, выстрел в голову, за что Седлов был очень благодарен Подгорному.

Бликов потух, как хотел верить Седлов, до конца урока, и Седлов смог продолжить.

– Мы все прояснили, и я вернусь к вопросу: что можно сказать о герое, познакомившись с рассказом в целом? Первоначально мы противопоставляли Немовецкого с Зиночкой как представителей старого возвышенного мира носителям низменных черт той современной реальности, с которой они столкнулись. Можем ли мы это сделать после развязки?

– Да, – Шерстнева снова угадала в роли капитана‑очевидности.

– А почему, Лиза?

– Потому что он… – начал было Подгорный, но Седлов решил пойти на принцип и дожать Шерстневу, которая после этих «нет» и «да» каждый раз уточняла, заработала ли она свою пятерку, с той же очевидной уверенностью.

– Игнат, пусть сначала Лиза ответит.

– Ну, они же его избили.

– Да, но вопрос не в этом. Он остался таким же возвышенным студентом, готовым умереть за любовь?

– Ну не знаю, он пытался сопротивляться, но их же больше было.

– Мы сейчас рассматриваем развязку. После прочтения рассказа перед нами тот же возвышенный герой?

– Нет. Он сошел с ума, – вернулся Бликов, но уже без убитых Подгорным паразитов.

– Возможно, Сергей. Но вопрос был в том, можем ли мы, прочитав рассказ, продолжать противопоставлять Немовецкого и его обидчиков?

– Нет, он такой же, как они.

– Спасибо, Игнат, – Седлов при этом посмотрел на Шерстневу, намекая на очевидный промах, но последняя никак не отреагировала, видимо, сохраняя уверенность, что «да» плюс «нет» равно пяти. Хотя и сам Седлов ей эти пятерки ставил, так как предупреждение о том, что «девочка идет на „отлично“», было сделано Токарь еще в прошлом году.

– Теперь давайте обратимся к нашему эпиграфу. Подумайте, как он помогает понять основную идею рассказа?

– Ну, мне кажется, смысл в том, что бездна есть в каждом человеке. И в Немовецком она тоже была. Поэтому он и не отличается от тех, с кем они столкнулись. Он тоже оказывается в бездне.

– Спасибо, Игнат, можно подвести итог, – но договорить Егор Петрович не успел, так как увидел поднятую руку новой Юли. – Да, Юля?

– Я не читала рассказ, но поняла сюжет и прочитала полную цитату Ницше. Мне кажется, что этот эпиграф вообще не подходит к данному рассказу. Ведь полностью слова Ницше звучат так, – новенькая посмотрела в телефон, – «Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя». Так ведь главный герой, как и другие герои, не сражается ни с какими чудовищами. Они ничтожные люди. Ницше предупреждал великих людей от падения в бездну, а к ничтожествам это не имеет никакого отношения, они уже в бездне. Хотя бездна Ницше даже для таких не подходит. Скорее, помойная яма. Ницше, кстати, призывал уничтожать ничтожеств и слабых людей.

Седлов привык к разным поворотам на уроках, особенно когда сидят такие, как Бликов и Цыбин. Но одно дело пытаться противостоять или игнорировать бытовое хамство и подростковые выпады, а другое – когда зашли с неприкрытого тыла и ударили туда, где, по убеждению Седлова, он на уроках абсолютно был защищен: в знаниевую сферу. И это был новый уровень вопроса, на который надо было отвечать дочке представительницы администрации.

– Да, – без обычной уверенности начал Седлов, пока не имея ответа, но надеясь на прорыв мысли сквозь плотину ступора, – возможно, эпиграф Ницше здесь не очень подходит, – Седлов знал, что не подходит, ну уж очень созвучен он был названию, да и привык мечом весомого слова легко разбивать паразитов Бликова сам либо с помощью Подгорного, но сейчас у него этот меч вырвали, – но… Давайте подумаем, почему я предложил этот эпиграф… – Подгорный молчал, да и он уже высказался, Шерстнева тоже, так как «да» и «нет» здесь точно не подходили, а Свинцова очень пытливо на него смотрела, и думать надо было самому. – Мы ведь сравнивали разные литературные эпохи, – пошла мысль, – мы говорили о том, что поведение героев в начале рассказа отчасти напоминает нам мотивы литературы 19‑го века, – Седлов начал чувствовать, что плотина рушится, тяжесть уходит, а он как бы легчает, – и вот можно сказать, что литература 19‑го века как бы ходила над пропастью, вглядывалась в нее, но герои не переступали каких‑то последних граней, им давался шанс на возрождение, если вспомнить того же Раскольникова. И в том литературном мире не было таких натуралистических сцен. А здесь мы видим совершенно другую литературу, других героев. Андреев как бы хочет сказать, что наступило новое время, время бездны, которая все же всех захватила, в которую все упали. Именно поэтому я взял такой эпиграф. Я понятно объяснил? – с абсолютной внутренней легкостью Седлов обратился к новенькой.