Седло (в)

– Да, хотя я не совсем согласна, что герои 19‑го века не переступали граней. Свидригайлов, например. Но думаю, уже нет времени на споры. Спасибо.

– Хорошо, – Седлов понял, что его литература в 11‑м «Б» теперь никогда не будет прежней, но сейчас внутренне обрадовался точке, поставленной Свинцовой. – У нас остается десять минут. Вам необходимо в тетрадях выполнить следующее задание: заполнить одну противопоставительную и одну сопоставительную конструкцию, запишите: если в первой части рассказа Немовецкий утверждает, что – пробел, оставьте две строчки, то после развязки мы понимаем, двоеточие, пробел; если описание природы, психологический параллелизм в «Войне и мире», пробел, то в «Бездне» Андреева, пробел. И третья, – вдруг решил Седлов, – по желанию, если успеете: если литература 19‑го века, пробел, то «Бездна» Андреева как произведение начала 20‑го века, пробел. У вас девять минут. Тетради сдаем.

– А мне нужно писать? – спросила Юля.

– Ну, вы первый день, – Седлов поймал себя на мысли, что пока не может называть новенькую на «ты», – не знали задание, поэтому как хотите.

– Я напишу, – со все той же легкой полуулыбкой, с которой был задан заставивший кипеть мысли Седлова вопрос, констатировала обладательница стильной сумки.

Седлов с чувством завершенности и прежней легкостью повернулся, чтобы пойти и сесть за свой стол, но боковым зрением увидел то, что сразу наполнило его тоскливой тяжестью: дверь класса была открыта и на пороге стоял Цыбин.

– Не помешаю?

– Вообще‑то, – Седлов хотел отправить опоздавшего прямиком к классному руководителю для объяснений, но взгляд Цыбина был таким, как будто он пришел не за восемь минут до конца урока, а на начало Парада Победы, который принимает, и сказал совсем другое, или что‑то изменившееся в нем непроизвольно сказало: «Нет, проходи». Егор Петрович не мог не обратить внимание на удивленные взгляды аудитории, но сейчас это наблюдение было более, чем механическим, да и сам он чувствовал внутри только ржавый скрежет полумыслей.

– О, а мое место‑то занято! – Седлов ждал продолжения цыбинского спектакля, но его, к удивлению, не последовало. – Ну ничего, дамам надо уступать, упаду к Бликову, ты же не против, Серый?

– Нет, – без особого энтузиазма согласился Бликов – сила вальяжного аморализма Цыбина была велика, и в 11‑м «Б» ему мог противостоять только Подгорный, хотя это скорее было негласным нейтралитетом, так как, по крайней мере, сам Седлов открытых стычек между ними никогда не видел.

– А что пишем‑то, Егор Петрович? Серый вон пыхтит, старается.

– Да тебе уже не нужно.

– Почему?

– В другой раз.

– Ну ладно, посижу полюбуюсь, как другие работают. А что, с новенькой не знакомите?

– Уже познакомили.

– О, так я пропустил все, жаль, ну, познакомлюсь позже.

– Можно не мешать? – Подгорный вклинился во все больше иссушающий Седлова односторонний диалог.

– Окей, ребята‑отличники, молчу.

Когда прозвенел звонок, вереница сдающих тетради закончилась и потекла из кабинета, Седлов в какой‑то полудреме взял ключи, чтобы последовать за классом с пунктирной надеждой, что ничего не будет.

– Егор Петрович, можно вас на минуту? Список для чтения хочу обсудить, оценки исправить. Серый, иди хавать, я догоню, – как бы ответил Цыбин на удивленный взгляд Бликова, который уходил последним.

Дверь класса закрылась, а пригвожденный Седлов остался стоять и ждать дальнейших указаний.

– Дверь закрой.

– Так это… другие увидят… странно…

– Боишься, подумают, что гомик? Не бойся, на меня‑то не подумают.

– Да… я не об этом…

– И я не об этом, не ссы, закрывай дверь, они все хавать пошли.

Седлов, а точнее, какая‑то мутная лужа, которая была сейчас в нем, взял ключ и закрыл дверь.

– Вот это, – Цыбин достал из своего пакета аккуратно запечатанный сверток, – нужно спрятать в кабинете.

– А что там?

– Тебя это не должно волновать, Седло. Где лучше спрятать?

– Да… не знаю… здесь же уроки все время.

– При чем здесь, б… ть, уроки! Не тупи! Так, ладно. За книги – риск. О, папоротник! – Внушительных размеров горшок с папоротником перешел Седлову вместе с кабинетом, хотя его отношение к растительности было более, чем спокойным. – Ну‑ка, подними его.

– Зачем?

– Ты, б… ть, что, тупой? Тебе еще одну встречу с Тайсоном организовать?! Делай, что говорю, и не п… ди.

Егор Петрович не без труда поднял горшок с папоротником и остался стоять в полусогнутой позе классического слуги былых времен.

– О, супер! Сюда и спрячем. – Под горшком был поддон, куда должна была стекать вода. Пространство образовывалось из‑за углубления в днище самого горшка. В поддоне было немного воды, так как, несмотря на равнодушное отношение Седлова к флоре, он давно усвоил, что есть многие околоучебные вещи, которые надо просто делать. В кабинете есть цветы – надо поливать. Хотя именно этот папоротник он давно хотел отдать положившей на него глаз Токарь, но вот не успел.

– Воду вылей.

– Куда?

– В рот себе, б… ть! В другой цветок, и протри чем‑нибудь.

Седлов вылил воду в стоявший на подоконнике хлорофитум и вытер поддон меловой тряпкой.

– Что, другой тряпки нет, что ли?

– Нет.

– Ладно. Давай сюда.

Теперь место воды занял сверток Цыбина.

– Ставь на место. Только не поливай пока и не убирай никуда горшок. Потом перепрячем.

– А что… зачем прятать и почему здесь?

– Так, б… ть, я тебе сейчас отвечу на вопросы, чтобы ты осознал, как опасно тебе будет п… ть и спрашивать. Это наркота, которая стоит больших денег. Ты теперь в теме. Скажешь кому – подставишь себя, ну, если успеешь дожить до суда. В сортирах и раздевалке шмонают постоянно, в кабинеты не пойдут. Это все, что тебе надо знать. Можешь молчать и дышать ровно.

Но Седлов как раз почувствовал, что не может дышать.

– Что побледнел? Смотри, в обморок не упади, я еще не договорил. Это лучше, чем сдохнуть или инвалидом стать. Сам виноват. Дальше: ключ от кабинета.