Седло (в)

– Что – ключ?

– Ключ давай, б… ть!

– А как я без ключа?

– Раком. Пойдешь на вахту и скажешь, что потерял, дадут еще один, у бабки по‑любому есть.

– А тебе зачем клю… – вопрос уперся в яростный взгляд Цыбина – и умер.

– Ладно, – еле прошевелил языком учитель литературы. И отдал Цыбину ключ.

– Я пошел. Тебе сейчас надо только молчать. Когда надо будет что‑то, я скажу. Пока главный закон жизни для тебя – не п… ди никому и нигде.

Седлов остался стоять возле папоротника, впервые ощущая с ним даже какое‑то родство, и проводил взглядом вареной рыбы бодро, как‑то по‑деловому покинувшего кабинет Цыбина.

На автопилоте Седлов провел последний для него пятый урок, благо русского, так как литературу он бы сейчас точно не потянул, прикрыл кабинет и на непослушных ногах, как будто из них вынули суставы, пошел вниз на вахту.

– Тамара Сергеевна, я ключ от кабинета потерял, у вас есть запасной? – Седлов готовился произнести это весь путь до вахты, но с трудом смог выдавить.

Тамара Сергеевна – «тетя Тома» для всех школьников, да и для почти всех учителей – была классическим школьным вахтером старой школы: с директорским поведением и с гораздо большим знанием обо всем прошлом и настоящем, к чему, правда, по многочисленным наблюдениям, примешивалась изрядная доля фантазии. И если, например, прихрамывавший учитель ОБЖ, бывший военный, по его словам, получил травму ноги на секретном задании, то, по информации тети Томы, он сломал ногу, когда прыгал из горящего дома, спасая любовницу в энном году. Но никто никогда с ней не спорил, все испытывали определенный пиетет, и не было ученика даже типа Цыбина, который стал бы ей хамить, – есть в старых вахтерах и ключниках отталкивающая всех и вся сила. Эту силу предстояло преодолеть тому, что сейчас осталось от Седлова.

– Как же вы так, Егор Петрович? – сразу начала журить тетя Тома.

– Да… потерял где‑то.

– Так вы поищите. Он же в школе, всегда же ключ на вахте должен быть, в классе‑то смотрели?

– Смотрел.

– Так посмотрите, где вы там ходите обычно, в столовой, в учительской. – Седлов знал, что имеет полное право взять запасной ключ, но идти с этой проблемой к завучу было странно, особенно в сложившейся ситуации, да и завуч отправила бы на ту же вахту, а просить завуча пойти с ним – подобно детской просьбе к маме защитить от обижающих «старшаков».

– Я искал.

– Так поищите еще внимательнее! – Это маленькое поле власти полностью принадлежало тете Томе, и Седлов вынужден был пройти все круги заранее побежденного.

– Я искал. Можно, пожалуйста, ключ. Я сделаю дубликат и верну вам.

– Так он всегда на вахте должен висеть – так как у вас свой, когда же вы сделаете? – Егор Петрович чувствовал, что тонет в болоте и не видит, за что ухватиться.

– Так я… на перемене завтра быстро схожу сделаю, здесь рядом, – Седлов сам удивился, откуда пришел спасительный аргумент.

– Так куда же вы пойдете? – аргумент еще надо было развивать.

– Тут есть, я видел.

– Там платить ведь надо.

– Заплачу, там недорого, – Седлов готов был не только заплатить, но уже и заплакать.

– Рублей сто, наверное, сдерут, а то и двести?

– Ничего страшного. Дадите?

– Сейчас же время какое, лишь бы нахапать. Вот в советское время люди были… а сейчас ворье одно. Президент только молодец, старается, а кругом ворье, а один что сделаешь, правильно?

– Не знаю. Политика – это историки, обществознание, у меня другое… Мне ключ…

– Как не знаете, у вас что, мнения нет, вы же учите чему‑то! Вот раньше учителя были, до сих пор помню каждого. А сейчас что? Чему учат? Ученики – наркоманы, бандиты, вон, унитаз взорвали. Ну мыслимо ли? А я ведь видела его, в белых кроссовках. Только лица не разглядела – дым, со спины, как убегал, видела, а мне‑то не угнаться за ним.

– Мне ключ нужен, дверь закрыть, – деревянно сказал Седлов, услышав про наркоманов.

При слове «дверь» тетя Тома прервала обличительный монолог с историческими экскурсами и на глазах стала входным директором, как ее за глаза называли некоторые коллеги.

– Так вы что, дверь открытой оставили?

– Я закрыл, но не на ключ, я же сказал, что потерял.

– Как закрыли, без ключа? Так там же техника у вас, имущество. Сейчас же идиоты одни, воры, бандиты! – тетя Тома вернулась к перечислению маргинальных групп общества. – Украдут или разобьют, взорвут вон, а кому отвечать, мне?

– Я хотел быстро взять.

– Так и надо было быстро! Заболтали меня! Что болтать‑то, когда кабинет открыт?! Какой номер у вас?

– Двадцать седьмой.

– Сейчас дам.

Тетя Тома наконец склонилась над заветной тумбочкой и, позвенев ключами, достала нужный.

– Идите быстрее закрывайте, если уже не украли! Ключ сдать не забудьте!

– Хорошо, спасибо.

Седлов вернулся в кабинет. Папоротник стоял на месте как напоминание о неизбывности произошедшего. Теперь с этим напоминанием Седлову надо жить и работать. «Может, переставить его, чтобы не видеть?» – вдруг подумал он, но мысль тут же испарилась при воспоминании о наставлениях Цыбина: «Не поливай и не перемещай».

Егор Петрович понуро закрыл дверь, спустился, вернул ключ, утвердительно ответив на вопрос тети Томы, все ли цело, и вышел из школы. Неуверенно, пару раз оглянувшись, он преодолел школьный двор и уже быстрее пошел к трамвайной остановке.

Когда он выходил, обратил внимание, что рабочие выносят обломки унитаза, падшего героя этого дня. Седлов вдруг неожиданно для самого себя вспомнил, что на Цыбине были белые кроссовки. Но это воспоминание, начавшее было становиться возможным озарением, не могло перейти сейчас в действие и поэтому безвольно обрело статус просто наблюдения.

 

Глава III. Корпоратив