Семейное дело

– Я сказал им, что ты всю неделю дома торчал, а потом к Иркиным родакам укатил. До понедельника. Так что до понедельника дыши спокойно и благодари дядю Мишу, – самодовольно добавил сосед.

Попыхивая «беломором» и шаркая шлепанцами, к нам присоединился Лёнька Козырев, мужик лет сорока. Лёнька кивнул всем и встал рядом, засунув руки в карманы мятых брюк. По случаю грядущих выходных сосед был небрит и нетрезв. Во дворе меня считали спокойным парнем, уважали за тягу к знаниям, но больше в память о бабушке: у неё в разные годы учились почти все обитатели нашей улицы. Трое деликатно и сочувственно помалкивали, но за их сочувствием слышалось: чего ж ты натворил то?

Я чертыхнулся, подхватил рюкзак и пошёл к подъезду мимо расступившихся соседей. Ира уныло плелась следом.

 

8

 

В понедельник в десять утра, не дожидаясь, пока за мной пришлют транспорт с сопровождающими, я стоял у ступеней серокаменного здания с гербом над высокой аркой. Дежурный сержант долго искал кого‑то по телефону, наконец, заявил, что следователь придёт в одиннадцать и велел ждать.

Я мысленно перевёл дух. Решил, что дело не такое уж важное и, вероятно, касается каких‑нибудь формальностей по наследству (не хотелось вспоминать о приезжавшей патрульной машине). Иных соображений у нас с Ирой за выходные так и не нашлось. Не зная, что это за формальности, я, тем не менее, задавался вопросом, почему делом занимается городское управление внутренних дел, а не нотариус или не знаю кто?

Лишь около двенадцати часов мне выписали пропуск. Возле двери в двести седьмую комнату на втором этаже на жестких скрипучих стульях ожидали три посетителя. Они посмотрели на меня подозрительно, как в поликлинике смотрят на новенького, с тайным опасением, чтобы тот не пролез без очереди.

По отечественным теледетективам я иначе представлял себе подобные заведения. Здесь же не было ни решеток, ни заключенных с заложенными назад руками и охраной. Длинный коридор. Снуют люди с папками и портфелями. Одни в милицейской форме, другие цивильно. Будничная атмосфера учреждения убаюкала мою тревогу.

Наконец меня пригласили.

В тесном кабинете с распахнутым настежь окном, – отчего было еще жарче, – по углам за канцелярскими столами двое что‑то сосредоточенно записывали. Третий, лет сорока, долговязый и жилистый, с серовато‑землистым лицом и выпирающим кадыком, словно он проглотил карандаш, махнул мне на стол, втиснутый между стеной и стальным сейфом. Посетители по соседству, женщина средних лет и старичок в белой панаме, опасливо покосились на меня, как на матерого бандюгу.

Долговязый назвался следователем Самохваловым. Он простужено шмыгал носом, то и дело поправлял закатанные рукава рубашки и торопливо записывал мои формальные ответы: имя, возраст, место жительства. На его лице застыло такое кислое выражение, что мне стало неловко от того, что я отнимаю его время.

Наконец следователь переплел пальцы и взглянул на меня.

– Вы знаете Веру Анатольевну Кобелеву? – спросил он, внимательно наблюдая за мной. Я не сразу сообразил, о ком речь, но у меня почему‑то повлажнели ладони.

– Да. Знаю. Это дочь второй жены моего отца? А что случилось?

– Когда вы видели её последний раз?

– Недели три назад.

– Точнее.

Я мысленно посчитал и ответил, как мог точнее:

– Где‑то числа двенадцатого июня.

– Где и при каких обстоятельствах?

Я рассказал. Следователь не спешил записывать. Похоже, он без меня знал ответы, и его вопросы начали меня раздражать. Но я решил, что он сам мне всё объяснит.

– Вы обсуждали с Кобелевой вопрос наследства вашего отца?

– А что там обсуждать? Все принадлежит Вере.

Значит, разговор всё‑таки пойдёт о юридических формальностях, обрадовался я. Но осведомленность Самохвалова удивила меня.

– Хорошо, – проговорил следователь и поежился: его знобило. – У вас было с Кобелей какое‑нибудь устное соглашение по разделу имущества?

Я пожал плечами.

– Вера взялась сама всё уладить.

– Какая часть имущества оставалась вам?

– Я же сказал…

– Подумайте хорошенько, – перебил следователь.

Я подумал о деньгах, полученных от Веры, но не знал, стоит ли называть сумму.

– Вера заплатила мне мою половину от стоимости обстановки квартиры.

– Вы получили деньги?

– Да. И написал расписку.

– Вы считаете эту сумму достаточной? Ведь ваш отец был публичный человек.

– Более чем! Если учесть, что к имуществу я не имею никакого отношения.

– Между вами не было разногласий по разделу наследства? Вы не ссорились?

– Нет. Я же вам сказал. Мы чужие люди и нам нечего делить.

– Понятно, – следователь кивнул. – Какого числа вы уехали из Москвы?

Я сообщил и добавил, что ехал без билета, заплатив проводнику.

Самохвалов снова кивнул.

– Где вы были двадцать второго июня?

– Да где я только не был! А в чем дело то?

– Я объясню. Сначала ответьте на вопрос.

– Отдыхал на Лебяжьем.

– Один?

– С девушкой.

– Её имя?

Я назвал.

– Она сможет подтвердить ваши слова? Именно что двадцать второго июня вы были вместе на Лебяжьем озере.

– Да.

Тут холодок пробежал по моему телу. Я до сих пор не понимал, к чему клонит этот человек, но вспомнил, что две недели был на озере один. Даже если бы мы заранее договорились с Ирой, что были неразлучны (а зачем нам лгать?), по корешкам авиабилетов можно было легко установить, что она летала к родителям.