Шарада мертвеца
– Дочь моя здеся обитает, Татьяна, фря тутомная[1]. Она редко к нам выходит, в левом флигеле живет.
– Ах, вот как, – де Конн глянул на хозяйку. – Она вам помогает по хозяйству?
– Да какое… – пробурчала та. – Возраст вон, замуж выходить пора… и никак не идет… все в окно смотрит да женихов ждет.
Она вновь сделала паузу, бросив долгий взгляд на мужа. Тот уставился в окно, на туманную Неву. Молчание, треск огня в камине, постукивание блюдец.
– Я не то что к самой Татьяне придираюсь, – снова начала бурчать Евгения Яковлевна, – но место тутося плохое, темные воды. В прошлом году двое потопли прямо напротив, в Неве. А Муравьевы вон, соседи наши… что первый ихний казнен был по скверности природной, то и последний вон на похоронах простыть умудрился да помер. Вдова уж который год как дом продать пытается… с двумя сынками мучается… А по другую сторону тоже несчастье одно живет…
– Вы, Евгения Яковлевна, соседей в покое оставьте, – чинно перебил ее Стас Прокопич, – в каждой семье несчастья случаются.
– Вот и я о чем, – хозяйка нахмурилась. – Бросать дом надо! Нехорошо здеся. Соседи дурные.
– Дурно́вы… – вновь возразил хозяин. – Повторил те кока раз, журба[2] весноватая, Дурно́вы они…
– Могу ли я на девочку вашу взглянуть? – спросил маркиз, понимая, что между супругами вот‑вот разгорится спор.
– С нянькой она, за завтраком, – Евгения Яковлевна передернула плечами. – А вы кушайте, голубчик, не стесняйтесь… проголодались небось… – она дала знак дворовой девке в кафтане обслужить гостя. – А почему бы вам у нас не поселиться? Вы проездом никак?
– Верно, проездом.
– Так, живя у нас, вы за Поленькой без промедлений наблюдать сможете! На пару дней, не более… ублаготворите!
Наступила неясная пауза. Хозяйка, позволяя гостю обдумать предложение, суетливо пододвинула ему плошку со сметаной для пирожков с луком и грибами. Глаза маркиза удивленно блуждали по столу. Казалось бы, случайность, но предложение Евгении Яковлевны весьма удачно складывалось с необходимостью де Конна «сменить амплуа». Действительно, пребывая в доме купца в качестве голландского врача, он вполне мог разделаться с любыми врагами, оставаясь невидимкой. Заметив согласный кивок, хозяйка тут же глянула на мужа. Тот отвел взгляд. Нечто происходило между ними, нечто неуловимо враждебное и в то же время глубоко семейное, тайное…
– Я покои господина Тилькова распоряжусь разогреть в правом флигеле, – хозяйка улыбнулась. – Там тихо. Петр Георгиевич очень любит те покои… Очень к работе, говорит, располагает…
– Так вы приезжий? – вдруг оживился Стас Прокопич. – Из голландских? – маркиз согласно кивнул. Хозяин окинул его прицельным взглядом. – Дворянин?
– Верно.
Опять гадливое выражение на лице.
– Привычка у вас интересная, мил человек, – вдруг тихо, даже шипяще, промолвил он, – пальцы потирать так, будто на них кольца нанизаны…
– Какие кольца, сударь мой? – вступилась хозяйка. – Врач он, сказали же! Человек достойный, грамотный, а не балбес какой, что на оброки крепостных только и живет… лентяй да бестолочь… Дворяне всякие бывают, и не все чужим трудом живут!
Маркиз благодарно склонил голову. Теперь он понял, отчего Тильков так на простоту во внешнем виде намекал.
Татьяна
К полудню Шарапа помог маркизу перевезти все необходимые вещи: пару чемоданов да один саквояж с медикаментами – и в уже разогретых гостевых покоях на первом этаже правого крыла купеческого дома де Конн принялся располагаться. Вещей было немного, но маркиз любил дотошный порядок, а посему, будучи без слуг, собирался потратить весь остаток дня на свое обустройство.
Вдруг легкие шажки в пролете между комнатами насторожили его. «Женщина, легкая, в узком платье…» – определил де Конн на слух и, выпрямившись, обратил лицо к двери.
– Входите! – ответил он на деликатный, словно ход механизма карманных часов, стук.
В арке дверей возникла тонкая фигура гостьи. Молодая, миловидная особа, судя по осанке и движениям, из хозяек, взглянула на маркиза, смутилась, отвернулась в сторону, устремив взгляд в окно.
– Простите, я думала, это Петр Георгиевич вернулся, – тихо произнесла она.
Де Конн понятливо склонил голову: «Какая популярность у нашего врача!»
Девушка была хорошенькой. Высокая, стройная, полногубая шатенка, гибкая и подвижная в теле, словно на шарнирах.
– Вас Татьяной Стасовной зовут? – спросил маркиз. Гостья согласно кивнула, взметнула красивые изогнутые брови, опустила глаза, но уверенно подала руку. Это восхитило его. – Дикон. Можете звать меня именно так… Господин Тильков рассказывал мне о вас…
– Ах, да, он частенько останавливается у нас из‑за Поленьки, – только и сказала она, собираясь уходить.
Маркиз прищурился. На губах его возникла еле уловимая улыбка. Вся фигура гостя застыла на мгновение, он погрузился в созерцание. Татьяна несколько смутилась и деловито осмотрелась для придания себе серьезного вида. Никто никогда так не изучал ее: гость смотрел на девушку рассеянно, и в то же время она ощущала, как ее тело полностью охвачено некой живой сферой, столь плотной, что она не могла шевельнуться. Но это продолжалось лишь несколько мгновений, и черные глаза маркиза прояснились. Татьяна встретила его взгляд и вновь глянула в окно. Что‑то необычное было в ее поведении, а именно манера держать голову вполоборота, и, если требовалось развернуться в анфас, она опускала глаза. Глаза? Де Конн подошел поближе и протянул руку к ее маленькому, с легкой ямкой упрямства подбородку. Она не отвела лицо. Почему она не отвернулась, почему не отступила и не ушла, как того хотела? Что‑то властное было в этом госте, непреодолимо притягательное – в том, чего он желал. Он слегка развернул к себе ее лицо.
– Прошу вас, сударыня, взгляните на меня, – произнес он.
Даже в голосе какое‑то неоспоримо твердое требование к послушанию. Секунду сомневаясь, Татьяна наконец нашла в себе силы поднять глаза. Густые ресницы, раскрывшись, впустили яркий осенний луч в глубину очей, и они осветились разными цветами. Правый – голубым, а левый – темно‑кофейным. Но неожиданно для девушки маркиз улыбнулся.
– Глаза тигра, – сказал он.
– Какие глаза?
[1] устар. местная барышня, в смысле «вся из себя»
[2] устар. ворчунья
