Скандинавская бойня

Надавив на ручку и толкнув дверь, сотрудник ФСБ вместо того, чтобы ворваться в помещение, упал на пол. Его палец, словно в конвульсиях, запрыгал на спусковом крючке. Одна из пуль срезала длинный лист пальмы и раскрошила мраморную плитку на стене. Израсходовав обойму, эфэсбешник тут же откатился за диван, торопливо перезарядил оружие, выглянул, ожидая. Но ответных выстрелов так и не последовало. Бессмертное произведение Чайковского продолжало звучать. В распахнутой двери все еще скреб лапами по камню пола средних размеров агонизирующий крокодил. Лицо сотрудника ФСБ стало белым, как простынь –, к нему неторопливо приближался длинный удав.

Группе захвата впервые в своей практике пришлось выполнять подобную задачу – нейтрализовать рептилию, возвращать удава в серпентариум.

 

* * *

 

Налитые свинцом тучи, окутанные туманной дымкой, застыли в вечернем небе, словно парусники, не поймавшие в море попутного ветра. Линия горизонта исчезла из вида, будто небо утонуло в подымающихся на Балтике волнах. Высоко в небе зажигались блеклые звезды, с запада начинал задувать промозглый ветер. Вода морщилась и пенилась, покрываясь рваными складками волн. Близился дождь, а вместе с ним и шторм.

Моторная яхта с претенциозным названием «Варяг» резала форштевнем воду, прокладывая курс на юго‑запад. Небольшое судно раскачивало, подымало на волнах, как бумажный кораблик. Любой здравомыслящий моряк не за что бы не вышел в такую погоду в море, тем более на таком судне. Стоило волнению усилиться на один балл, и яхту тут же перевернуло бы.

Гусовский это прекрасно понимал, но он был лишен возможности выбрать для своего плавания более благоприятное время. Яхта оставалась для него единственным выходом из сложившейся ситуации. Трагической гибели в шторм на собственной яхте, как рассчитывал вице‑адмирал, предстояло стать жирной точкой в его личном деле, хранящемся в архиве Министерства обороны. Ведь покойник, как говорится, никому ничего не должен по определению.

Все детали и мелочи своего ухода из жизни он продумал и просчитал еще по дороге в яхт‑клуб. По его замыслу «Варяг» должен был затонуть у берегов Швеции. Сам же он на надувной лодке собирался достичь шведского берега, по новым документам перебраться в Стокгольм, купить билеты до Буэнос‑Айреса, где жил его старый школьный друг, и начать новую жизнь в Южной Америке. На уровне рассуждений и замыслов это выглядело вполне выполнимо, но в реальности все могло обломиться в любой момент. Мнимая гибель могла обернуться настоящей – погода разыгралась не на шутку. Вице‑адмирал трезво оценивал обстановку, а потому не расслаблялся ни на минуту. Мучительно гибнуть в холодной воде Гусовский не собирался. На самый крайний случай имелся серебряный перстень – под видом неприметного серого халцедона в него была вставлена ампула с надежным быстродействующим ядом, способным обеспечить безболезненный уход из жизни. Вице‑адмирал всегда был предусмотрительным в мелочах.

Тем временем волны за бортом «Варяга» вздымались, некоторые из них уже выросли в настоящих морских гигантов. Они катились с двух направлений сразу, нападали с двух сторон, ударяясь о судно почти одновременно. Казалось, море ополчилось на Гусовского, осмелившегося бросить вызов беспощадной стихии. Но пока оно еще только пыталось образумить смельчака.

Гусовский мог сдаться прямо сейчас, корпус уже потрескивал. Но покидать корабль раньше времени не входило в его планы. Он мог снять руки со штурвала лишь тогда, когда его яхта окажется в прибрежных водах Швеции, возле острова Готланд.

Василий Игнатьевич стоял у штурвала, разглядывая сквозь усыпанное брызгами стекло рулевой кабины бушующее море. Его жилистые руки со знанием дела вращали рулевое колесо. Как опытный и не раз побывавший в самых сильнейших штормах моряк, Гусовский знал, как и в какой момент ему следует повернуть яхту, чтобы ту не опрокинуло волной. Благодаря своим профессиональным навыкам, приобретенным еще во время службы на флоте, Василий Игнатьевич с завидным умением маневрировал среди огромных волн.

Он не считал часы и минуты до заветной цели. Единственным ориентиром, ведущим его в новую жизнь, была зеленая точка, пульсирующая на располосованном линиями экране. Он знал, что как только в верхнем углу экрана появится изрезанное побережье Готланда, ему нужно будет немедленно покинуть судно.

Погода вносила в его план свои коррективы. Ветер изменился, волны катились уже параллельно выбранному курсу. Приходилось то и дело ложиться в галс. Подобного поворота событий вице‑адмирал опасался больше всего. Он осознавал, что в такой шторм его умение управлять яхтой не обязательно и поможет. Тянулись часы, минуты. И вот, наконец, на экране проявилась линия берега.

– Готланд… – счастливо выдохнул Гусовский.

Отправив в эфир сигнал «SОS», вице‑адмирал надел спасательный жилет. Осмотрелся по сторонам.

«Пора», – приказал он сам себе и подавил желание вновь взяться за штурвал.

Потерявшее управление судно сильно качнулось под натиском ударившей в борт волны, теперь оно целиком принадлежало стихии. Подхватив запечатанную в прорезиненный брезент спортивную сумку и подтолкнув к выходу надутый заранее плот, Гусовский напоследок перекрестился. В открытую дверь вместе с брызгами и ветром врывался запах новой жизни, за которую Василию Игнатьевичу предстояло еще побороться.

 

* * *

 

Редкие лампочки, свисавшие с потолка на коротких проводах, отбрасывали тусклые круги света на стершийся линолеум коридора. У покрашенных в белый цвет стен, словно машины вдоль тротуара, замерли катали и алюминиевые баки. Холод и сырость чувствовались здесь повсюду. Создавалось впечатление, что морг, разместившийся в подвальном помещении одного из старых питерских домов, представляет собой сплошной холодильник. По большому счету, оно так и было – здесь находилось пять больших холодильных камер.

Седой полковник и молодой майор широко шагали по длинному коридору, словно по плацу военной академии, выдыхая пар и вновь глотая холодный воздух. За их волевыми и бесстрастными на первый взгляд лицами на самом деле притаилась естественная для каждого человека ненависть к смерти. Оба они не задержали взгляды на прикрытом простыней покойнике, преспокойно оставленном на одной из каталок. И полковнику, и майору хотелось поскорее закончить дело, приведшее их в это подземелье, и выбраться отсюда на улицу, туда, где вместо тусклых лампочек – солнце, а вместо покойников – живые люди.

Но любопытство взяло‑таки над майором верх. Проходя мимо приоткрытой двери, полковник не удержался и подсмотрел краем глаза происходящее в комнате. К его горлу тут же подкатил комок тошноты. Плечистый патологоанатом в перепачканном кровью халате взвешивал на весах чью‑то печень. Делал он это с непринужденным видом, словно продавец на базаре, кладущий на весы свиную вырезку. Майор тут же отвел взгляд и решил сосредоточиться на стертом линолеуме, проплывающем у него под ногами.

– Правда, отвратительное место? – прервал долгое молчание седой мужчина в звании полковника.

– Рано или поздно все тут окажемся, товарищ полковник, – справедливо заметил майор.