Сокровища острова Монте-Кристо

#

 

Человек в черном

Корсика 2013 год

 

На корсиканском кладбище, примыкавшем к городку вплотную, словно просто еще один, только очень тихий квартал, не было никаких могил. Здесь стройными рядами стояли склепы. Маленькие, современные, выглядели как бетонные коробки с четырьмя отверстиями, еще пустыми или уже запечатанными. Совсем старые склепы походили на дачные обомшелые домики, с затейливыми ажурными крышами, полноценной оградой с воротами, иногда даже двухэтажные и с балкончиками. В самой древней части кладбища, судя по выбитым в камне датам, семнадцатого века, виднелись настоящие семейные мавзолеи с витыми лестницами и цветными куполами, напомнившие мне московский храм Василия Блаженного.

Внезапно с высокой колокольни раздался оглушительный звон, отсчитывая полдень и странным образом добавляя еще больше покоя этому и без того тихому местечку. Я задрал голову, присмотрелся и хмыкнул. Древность древностью, а колокольня‑то автоматизирована. Жалко. Какой‑нибудь бородатый звонарь в серой хламиде выглядел бы куда органичнее.

На склепах и рядом с ними стояли мраморные дощечки с поминальными надписями, свечи в стеклянных фонарях, засохшие букеты пахли тленом. Ну да, тут же почва – сплошные скалы, яму не выкопаешь, поэтому и склепы… Я остановился около странной широкой колонны за кованой оградой. На табличке в основании колонны значилось “Здесь, во исполнение его воли, похоронен стоя Жозеф Сантини, член масонского братства и почетный гражданин”. Подивившись масонским причудам, я пошел дальше по узкой аллейке, в самом конце которой увидел, наконец, что искал.

Семейный склеп Галицыных оказался скромным каменным строением с низкой железной дверцей и покатой крышей, со всех сторон густо заросший цветущими кустарниками. Рядом на земле стояла одинокая корзина с уже подвядшими розами. Я нагнулся и потянул на себя дверцу. Та оказалась не заперта и приоткрылась с тихим скрипом. Из темного нутра склепа немедленно потянуло характерным сладковатым душком и дверцу я поспешно прикрыл. Как же они туда гробы вносят, согнувшись в три погибели? В соседних, таких же старых склепах, вход тоже был низким и узким. Озадаченно почесав бровь, я вернулся взглядом к семейной усыпальнице.

“Галицын Андрей Андреевич. 1898‑1980” – гласила позеленевшая медная табличка. Рядом – “Франческа Леони‑Галицына”, ага, это корсиканская жена прадедушки, судя по годам жизни. “Галицын Андрей Петрович. 1950 – 2013”. А вот и дядя. Эх, дядя, как же ты так, как мы близко разминулись. Я‑то думал, что один из семьи жив остался… А теперь и правда один.

Как там Орсини говорил? Брат моего прадеда попал сюда в начале прошлого века. Двоюродный прадедушка, то есть. Нет, так я быстро запутаюсь. Пусть будет прадед Андрей. Почему ни отец, ни дед никогда не говорили мне о нем? Не могли же они не знать? Или могли?

Стоп. Кого тут не хватает? “Найди могилу деда”. А деда‑то тут и нет! Дядя у нас Петрович, значит искать надо Петра Андреевича Галицына. Ну допустим. Не так уж много во Франции людей с такой фамилий, узнаем у Гугля. И все‑таки, почему Галицын, а не Голицын. И не спросишь теперь.

Я крепко потер лицо и выпрямился. С крыши семейного склепа спрыгнул невесть откуда взявшийся черный кот и молниеносно исчез в кустах. Проследив за ним взглядом, я увидел, что от кладбищенских ворот неспешной походкой приближается сухощавый мужчина во всем черном, зеркальных очках и с аккуратной бородкой. Колоритный тип, прямо “крестный отец” из кино. Дойдя до склепа, незнакомец приветственно поднял шляпу.

– Бонжур. Вы тоже были другом Андрэ? – спросил он по‑французски с сильным южным акцентом. Положил на приступку у склепа принесенный с собой букет желтых цветов, перекрестился и уселся на низкую обветшалую скамейку.

– Я его родственник. Вы знали дядю? – я обрадованно улыбнулся, рассматривая дядиного друга: тренированное тело, дорогие шмотки, вот только бородка эта, давно вышедшая из моды эспаньолка, контрастировала с общим современным видом и сбивала с толку.

– О‑о, я его старый знакомый, вот только мы не виделись уже много лет… Я приехал сюда по работе на пару дней и узнал о его смерти. Пардон, я не назвался. Зовите меня мсье Мори. – Он вытащил из внутреннего кармана пиджака сигару и уселся поудобнее, закинув ногу на ногу.

– А я Александр. А вы…

– Примите мои соболезнования, – перебил Мори, рассматривая надписи на склепе. – Не могли бы вы мне рассказать о последних годах Андрэ? Для меня было бы таким утешением узнать, чем он жил, интересовался, куда путешествовал. Мой бедный Андрэ! Я не успел совсем немного на его похороны. Проклятая жизнь разводит даже самых близких друзей…

Я слушал его трескотню и чувствовал как нарастает невесть откуда взявшееся раздражение. Я и сам намеревался задать кучу вопросов, но этот Мори тараторил, не затыкаясь и не давая вставить ни слова. И нёс все больше какую‑то абстрактную хрень, как будто на автомате болтал первое, что в голову приходит. И даже несмотря на зеркальные очки, я чувствовал его пристальный, изучающий взгляд. А когда Мори полез во внутренний карман пиджака за сигарой, я зацепил краем глаза кобуру под мышкой. С пистолетом на кладбище? Хотя кто их знает, этих корсиканцев, может им на улицу без оружия выйти – все равно что голым.

Вон у дяди дома целых два охотничьих ружья в шкафу обнаружилось, обычное и пневматическое. И Орсини упоминал, что ружья тут в каждом доме, по субботам вся Корсика охотится на кабанов, даже детей учат стрелять с детства. Кстати, надо бы тоже разрешение на охоту получить, раз уж я теперь немного корсиканец, ха‑ха…

– Сожалею, ничего не могу сообщить вам, я и сам только что приехал, – перебил я его, вставая. – Прошу прощения, у меня назначена встреча. Всего наилучшего.

Мори, помедлив, в ответ приподнял шляпу и широко осклабился, зажав огрызок сигары крепкими острыми зубами.

Уже выйдя за ворота кладбища, я незаметно оглянулся. Мори все так же сидел на скамейке, пускал дымные колечки и смотрел мне вслед.

 

#

 

Долго я могилку искал

Сент‑Женевьев‑Де‑Буа, 2013 год

Старик смотритель, закряхтев, нагнулся и поправил покосившийся цветочный горшок на могиле поэта Бунина. Был он хоть и совсем дряхл, но спину держал прямо и шагал уверенно. Старик совершал свой утренний обход “по местам боевой славы”, как он мысленно это называл. Здесь лежали многие, кого он знал, уважал и любил. Вот остановился у могилы Андрея Тарковского, поклонился благодетелю князю Юсупову – покровителю русских эмигрантов.