Сон гинеколога

– Она немного нервничала в последнее время, – кивнул Головин.

– В чём причина, как Вы считаете? – спросил Илья.

– Без понятия, – развёл руками Семён Павлович.

– Где у вас туалет? Я отойду на несколько минут, – тихо сказал Трошин.

– Пожалуйста, по коридору налево, вторая дверь направо, – махнул рукой Головин и, посмотрев вслед быстро скрывшемуся за поворотом Трошину, добавил:

– Точно помню – где‑то я его видел!

– Скажите пожалуйста, может быть, кто‑то приходил к ней? Кто‑то, кого Вы не знаете?

– Нет, не было никого. Только пациенты и их близкие. Правда, как‑то раз ребята зашли. Молодые. Эти точно никак не были связаны с пациентками.

– Почему Вы так решили? – уточнил Илья.

– Пациенты и их родственники ведут себя иначе, – покачал головой доктор, – а эти спорили, что‑то доказывали, причём, весьма эмоционально.

– Сколько их было? – спросил Илья. Крылья его носа затрепетали.

– Два парня и девушка, – Головин, задумавшись, наморщил лоб.

Тут из ординаторской раздался дребезжащий голос анестезиолога:

– Семён Палыч! Вас Иван Андреич к городскому телефону!

– Одну минуточку, – вежливо попросил Головин и быстро зашёл в ординаторскую.

У Ильи возникло знакомое чувство, будто бы рыба соскочила с крючка.

Пискнул телефон – пришло смс. Он вынул телефон из кармана и прочитал сообщение жены. На ужин сегодня его ждал салат, картофельное пюре и запечённая рыба.

Через несколько минут вышел Головин и снова повторил, что, в сущности, ничего необычного в последние недели и месяцы жизни Геворкян не происходило.

– Вы говорили, что приходили молодые люди. – напомнил ему Илья.

– Да, но я этих ребят я не запомнил, потому что они стояли ко мне спиной, – махнул рукой Семён Павлович, но сейчас припоминаю, что Эмилия Ашотовна рассказывала кому‑то по телефону, что приходили молодые люди и принесли несколько листовок. Может быть, это были те самые молодые люди? Видимо, они хотели, чтобы мы разрешили разложить листовки у нас в холле, на стойке информации.

– Что за листовки? – спросил Илья.

– Буклеты против абортов, – усмехнулся Головин.

– И она разрешила?

– Нет, что Вы, – рассмеялся врач.

– Почему же? – удивился Илья.

– Ну… понимаете ли, у женщин и так стрессовое состояние. Зачем его усугублять?

– Насколько я понял, буклеты содержат информацию о том, что аборт является убийством? – спросил Илья.

Головин, тяжело вздохнув, ответил:

– Понимаете, к нам приходят пациентки с уже принятым решением, и принято оно, уверяю вас, не от хорошей жизни. Зачем действовать им на нервы?

– Процедура аборта платная? – догадался Илья.

– Аборты производятся как по ОМС, так и на платной основе, – ответил врач, и, посмотрев на часы, встал:

– Простите, в данный момент я не имею возможности уделить Вам время.

Илья тоже встал, и Семён Павлович скороговоркой проговорил:

– Если вспомню что‑то важное, то непременно позвоню. Визитка Вашего коллеги, который беседовал со мной после того, как произошло это несчастье, до сих пор лежит у меня в столе.

Илья вышел на больничный двор и огляделся. Трошина младшего нигде не было видно. Он пошёл к машине.

– Илья Анатольевич, я здесь, – послышался из‑за кустов голос Трошина.

– Куда пропал? – спросил Илья, открывая дверь.

– Ходил воды купить. Пить хотелось.

– В углу, напротив нас, стоял кулер.

– Да? А я не заметил, – пожал плечами Трошин, и вставил в уши наушники.

 

Следующие несколько дней пролетели в бешеном темпе. Илья продолжал работать по делу об убийстве гинекологов, опрашивая их близких, но никто ничего необычного не заметил. Не было никаких подозрительных звонков, новых друзей и даже гостей. Единственное – у Глинской Ларисы Фёдоровны в серванте, в хрустальной пепельнице, лежала резиновая куколка, муляж эмбриона. В точности, как у Геворкян.

В том, что необходимо выяснить, откуда эти муляжи и кто автор душераздирающих буклетов с фотографиями крошечных растерзанных детских тел, сомнений не оставалось. Вглядываясь в фотографии, Илья, повидавший на своём веку много трупов, вдруг чётко осознал, что аборт действительно является убийством. Вот маленький человечек, который прожил всего шесть недель. Илья внимательно посмотрел на него и тяжело вздохнул – его Светлана тоже делала аборт через год после рождения сына, и, кажется, именно на этом сроке.

Илья был против прерывания беременности, он хотел сохранить ребёнка, пытался спорить, но жена была непреклонна: во‑первых, муж редко бывал дома, и весь быт лежал на её плечах. Во‑вторых, с маленьким сыном на руках, ей было тяжело. В третьих, денег едва хватало на самое необходимое. Разбирая ситуацию, со стороны казалось, что Света была права, и Илье ничего не оставалось, как смириться, хотя в душе появилась боль, обида на жену, и какой‑то неприятный холодок. К тому же, так совпало, что в то время его отдел занимался расследованием заказного убийства генерального директора крупного банка. Работы было через край, начальство трясло, и вероятно поэтому он не нашёл ни сил, ни возможности быть рядом с женой, поддержать её и уговорить изменить решение.

Жалела ли Светлана о произошедшем? Скорее всего, да. Они не говорили об этом, но в первые полгода после аборта он часто, придя с работы, заставал жену с отёкшими от слёз глазами и покрасневшим носом.

Ожила Света только после приезда двоюродной сестры Татьяны, которая приехала к ним из Тувы на несколько дней. До этого Светлана общалась с Таней редко, встречаясь в основном на свадьбах и похоронах их многочисленных родственников, но в тот раз Таня попросила разрешения пожить у них три дня – у её младшего сына подозревали какое‑то сложное заболевание, и надо было проконсультироваться в Москве у профессора Синявского. Слава Богу, болезнь не подтвердилась, а Света с Татьяной стали близкими подругами. Таня настояла на том, чтобы пойти в ближайший храм, крестить Гену, и стала его крёстной мамой. После отъезда Татьяны Света сильно изменилась. Она начала ходить в церковь, и в её глазах снова появилась радость к жизни, которая так притягивала Илью в первые дни их знакомства.

Больше Света не беременела, хотя вот уже три года они не предохранялись – ей очень хотелось родить дочку.