Степной принц. Книга 2. Аксиома Шекспира

– Англичане, Ваше Высочество, сумели угодить туземному населению расцветкой, но не качеством. Кашгарки (да и китаянки) любят яркие цвета – люстрин, кумач, мужчины – тёмные сукна, впрочем, красный тоже. Одеваются броско, живописно. Однако британские краски быстро линяют, не имея стойкости, и оттого недолговечны в отличие от наших.

– А что ещё из наших изделий в ходу? – княгиня чуть склонила голову, любуясь юным султаном, о котором нынче в столице столько говорили. Она знала, сколько ему лет. И никак не ожидала встретить такой зрелости. Не только ума, суждений, что само по себе удивляло и притягивало. Но и внешнего облика. Герой‑дипломат Игнатьев, недавно привёзший из Пекина договор о торговых сношениях и утверждении границ, подписанный богдыханом, выглядел с ним ровесником (семь? восемь лет разницы?). Его многие считали авантюристом, рисковым и везучим, который умел выворачиваться и добиваться успеха в делах, не под силу другим. Нет, Николай Павлович, пожалуй, смотрится даже моложавее… как‑то яснее, по крайней мере, без отпечатка пережитого. Подумаешь, что не Игнатьев, а Валиханов старше семью годами. Видать испытания, выпавшие на его долю, немилостиво перекатили молодца.

– В хорошем ходу железные изделия. Но они в значительных массах требуют много вьючного скота и быстро портят спины верблюдам. Зато металлическая мелочь, вроде подносов, замков и прочего, продаются с большой выгодой. И всё‑таки главный предмет кашгарской торговли – чай. Он не в пример лучше бомбейского, разнообразнее, с неповторимым букетом ароматов и вкуса. Тем паче, как считают азиатцы, морские путешествия дурно влияют на его качество, превращая в лежалое сено. И англичане никак не могут победить этот изъян, – Чокан краем глаза заметил, как фрейлины Елены Павловны, сидящие перед круглым столиком, накрытом чайными приборами, переглянулись. Княгиня Одоевская отставила чашку на блюдечко, не донеся до рта, а княжна Львова даже наклонилась понюхать содержимое своей чашки, уморительно сморщив нос. Замечать такие курьёзы в свете было не принято, и штаб‑ротмистр позволил себе улыбку лишь кончиком губ, скрытых усами. – Мы через Чугучак и Кульджу получаем в основном байховый и калмыцкий кирпичный, но главная элита: цабет, фу, атбаш и зелёный чай – почти не привозят в эти города. Монополия чайного импорта тоже может стать нашей, ибо продовольствие края скотом, которого там держат крайне мало за недостатком пастбищ, будет зависеть от нас.

– А хлопок? – нетерпеливо напомнил Горчаков.

Чокан, который уже докладывал министру об этом вопросе, понял, что спрашивает он не для себя, а для других присутствующих, высокопоставленных и власть предержащих лиц, от мнения которых многое зависит.

– Хлопок – тоже. Кашгарский хлопок своими достоинствами гораздо выше среднеазиатского, ибо кашгарлыки умеют обходиться с ним как должно и не снимают раньше времени, недозрелым, как в Коканде. А их бумага считается лучшей на территории Шести городов. Прибавьте к этому хотанский шёлк, превосходящий бухарский и кокандский. Притом что они не прилагают старания для воспитания шелковичных червей и улучшения их породы. Однако если возвысится спрос на вывоз шёлка, думаю, это небрежение прекратится, а производство товара увеличится.

Благодарная слушательская аудитория ещё долго сыпала вопросами, так что Чокан мало не охрип, отвечая на них. В конце концов, князь Горчаков сказал:

– Пришла пора думать об обустройстве фактории в Кашгаре. Учитывая подписанный в Пекине договор о торговле, думаю, судьба её решится положительно в самое ближайшее время.

Сердце Чокана ёкнуло и остановилось. Министр выразительно посмотрел на штаб‑ротмистра и добавил:

– С назначением консула тоже проблем не возникнет.

Потом гости разошлись по группкам, по парам, и в разных концах гостиной начались другие разговоры. А Чокан остался подле Елены Павловны, ибо она сама завязала беседу:

– Девочкой я жила в Париже и училась в пансионе мадам Кампан. Вместе со мной училась дочь Жоржа Кювье. Он часто навещал её и даже читал лекции в пансионе…

Чокан, услышав имя знаменитого учёного‑естествоиспытателя, встрепенулся, у него загорелись глаза.

– …потом мы часто встречались вне пансиона. Сначала благодаря дружбе моего отца с месье Кювье, потом я стала одной из самых его прилежных учениц…

Гутковский тоже увлекался статьями Кювье и заразил любознательного кадета, который перечитал все его работы. Помнится, вместе с Карлом Казимировичем они часто обсуждали его идеи и открытия.

Милютин, также оставшийся на прежнем месте возле кресла княгини, воспользовался паузой и с улыбкой ввернул:

– Покойный император Николай Павлович говорил: «Елена – учёный нашего семейства; я к ней отсылаю европейских путешественников. А если приходят священнослужители и разговор заходит об истории Православной Церкви – тем паче, она им расскажет больше, чем они сами знают».

Остаток вечера проговорили втроём, обсуждая теорию катастроф Кювье и примеривая её на цивилизации людей.

На прощание Елена Павловна сказала:

– Я счастлива, что познакомилась с вами. Такой человек, как вы, Чокан Чингизович, может многое сделать для своего Отечества. Вы повидали мир, ваши знания превосходят самые смелые предположения. Вы лучший представитель своего народа, я бы даже сказала – уникальный.

– Ковалевский Егор Петрович называет его гением, – поддакнул Милютин.

Губы княгини тронула улыбка:

– Я думаю, он не преувеличивает, ибо, без всякого сомнения, нынешние рассказы господина Валиханова не идут ни в какое сравнение с тем, что он представил директору Азиатского департамента, – она снова посерьёзнела и продолжила свою мысль: – Что же касается идей преобразования в степи… они ничуть не уступают реформам Николая Алексеевича, – Милютин с улыбкой поклонился, одновременно благодаря княгиню за похвалу и соглашаясь с ней. – И я буду только рада оказать вам содействие по мере моих возможностей. Но… – возникшая пауза встревожила штаб‑ротмистра, приготовившегося вкусить ложку дёгтя, – думаю, что наибольшую пользу своему народу вы принесёте, живя вместе с ним. Вы в степи не только образец для подражания, а активный деятель, несущий свет и прогресс.

 

 

Конец ознакомительного фрагмента