Степной принц. Книга 2. Аксиома Шекспира
– А мне можно? – осторожно поинтересовался волхв. Кто их знает этих язычников, прикрывающихся Кораном, ещё скажут, что пришлый человек навёл порчу, или что там у них страшнее – привёл шайтана, злых духов.
– А что? – ничуть не смутился киргиз. – Чем больше народу – тем сильнее нажим на дива. С одним человеком он совладает, а со всеми… Жалко, что ты не христианской веры… – у Баюра чуть не сорвалось с языка: почему? Но он вовремя захлопнул рот, чтоб не опростоволоситься. Наверняка, этот особенный обычай кочевников знали даже дети, так что лучше помалкивать. Тем более что Торсун развил свою мысль дальше, и недоумение прояснилось: – Шайтан христиан не переносит, сразу выйдет и испарится. Хватило бы даже пучка волос, да где их возьмёшь?
Из юрты раздался отчаянный вопль, но когда они подошли ближе, оттуда слышались только жалобные стоны. Волхв протиснулся сквозь толпу. В центре образовавшегося из людей круга лежала молодая женщина, бледная, измождённая, которой уже было всё равно, кто там на неё смотрит. Рядом с ней суетился бахши, хлопая ладонью по щекам. Она слабо реагировала, потом вовсе отвернула голову и замерла. Баюру показалось, что она лишилась чувств, и вся вакханалия, которая разворачивалась вокруг её тела, не могла вывести её из обморока.
Бахши взял плётку и ударил ею по внушительному животу, не желающему покоряться и прикрытому одной лишь рубашкой, потом остальные, подходя по очереди и передавая друг другу инструмент для изгнания беса, также охаживали её многострадальное чрево, приговаривая: «Выходи!», обращаясь, по всей видимости, к нечистому.
Волхв с трудом сдерживался, чтобы не разогнать это сборище мучителей, не пасть на колени рядом с несчастной и помочь ей разрешиться от бремени. Но тут дошла очередь и до него, ему протянули плётку. Он взял. Но при этом закатил глаза и с подвываниями стал вращаться вокруг себя. Плётка вращалась вместе с ним, выписывая круги и расширяя свободное пространство, ибо повергнутые в ужас зрители – кто потеряв дар речи, кто с визгом – выскакивали из юрты, и только бахши одобрительно кивал, отступив от роженицы и давая простор взбеленившемуся «коллеге». Ничего не попишешь: с волками надо выть по‑волчьему, а не говорить, что у тебя хвост собачий. Правда, «выть» приходилось наобум Лазаря, подобных ролей Баюру ещё не выпадало. И он вовсе не был уверен, что всё делает правильно, однако для успеха манёвра расчётливо решил: чем непонятнее будут его устрашающие корчи, приводящие в оторопь наивных наблюдателей, тем правдоподобнее колдунский метод. Впрочем, ему частенько приходилось импровизировать, хоть и не на такой скользкой стезе.
Юрта опустела в считанные мгновения. Остались только роженица, бахши и самозванец‑колдун. Баюр раскрутил плётку и свистнул ею в воздухе над женщиной, не касаясь бедняжки, которой и так уж досталось по самое не хочу (надо же произвести впечатление на притихших зрителей, а то ещё подумают, что он какой‑то там шарлатан!).
Упав на колени, волхв приложил ухо к чреву женщины. Ребёнок почти не шевелился. Видно, обмотался пуповиной и был на последнем издыхании. Злобно порыкивая и строя зверские рожи, без чего образа не сохранить, Баюр достал из кармана камень жизни и, зажав его в кулаке, чтобы никто не разглядел, стал массировать живот, опоясывая его энергетическими кругами и вливая силу в замерший плод. Роженица очнулась и не сводила выпученных глаз с чужого человека, который творил с нею что‑то непонятное.
Не прошло и пяти минут, как показалась головка ребёнка со сморщенным и посиневшим личиком. Так и есть! Вокруг шеи – пуповина жгутом! Ну, полдела сделано. А дальше справилась бы любая повитуха…
Приняв ребёнка и приведя его в чувство, волхв облегчённо вздохнул: промедли он со своим спектаклем – и новорожденного мальчика было бы уже не спасти.
Бахши, наблюдавший со стороны за таинством, неожиданно встрепенулся и подлетел к женщине со здоровенным ножом. Выкрикивая какие‑то проклятия, из которых Баюру понятно было только «Албасты», то есть злой дух, да «лягнят суксын», что дословно означало: пусть падёт на тебя проклятие! (последним выражением волхв и сам был не прочь щегольнуть при случае), он замахивался над её горлом оружием, имитируя нанесение бесчисленных смертоносных ран. Та лишь зажмуривалась и постанывала. Зато зрительская аудитория оживилась в мгновение ока. Баюр отдал ребёнка тёткам (они приняли его в чистые тряпки и сразу заворковали, не обращая внимания на всё остальное), сам же присоединился к толпе. А посмотреть было на что! Джигиты, вскочив на коней и склонившись на бок, лупили нагайками по земле, скача от юрты к ручью, что опоясывал полянку. И всё это с криком, с гиканьем, как в настоящем боевом набеге.
Всё понятно: порют злосчастного шайтана почём зря и гонят подальше.
Волхв вернулся в юрту.
Матери показали новорожденного, уже оживившегося и слегка посвежевшего, о чём он заявлял безудержным рёвом и пинанием своих нянек. Айгуль как‑то странно повела глазами вокруг, остановившись на подвешенном к кереге ружье, и, разлепив губы, произнесла только одно слово:
– Мултук.
Няньки радостно загомонили, засюсюкали над младенцем, и Баюр понял, что это слово стало именем ребёнка. В памяти из далёких разговоров и случайных обмолвок всплыл обычай, родившийся ещё в древности у калмыков. Кажется, у них. Впрочем, без разницы – у кочевников, короче. Первый же предмет, попавшийся на глаза роженице, становится судьбоносным, которым она и нарекает дитяти. Случайный выбор имени? А вот и нет. Это подсказка арвахов – предсказателей судеб. Каких только несуразных имён он не слышал в степи: Нагайка, Камча, Собака… Один Тезек чего стоит! Только в бреду можно было назвать новорожденного какашкой! Ну… это дело вкуса. Со своим уставом, как говорится, в чужой монастырь не суйся. [1]
Бахши тем временем вернулся к бараньей лопатке, которую охраняли два киргиза. Были ли они его учениками или только подай‑принеси‑позови – неведомо. Однако приближаться к их кострищу, которое успело остыть и не издавало ни малейшего сизого выдоха, было неразумно, хоть и разбирало любопытство. Арбын не для чужих глаз, тем более пришлых людей, лучше не рисковать. Обычно шаманы очень ревниво относятся к собратьям по ремеслу. Удивительно ещё, как здешний заклинатель арвахов не прогнал незнакомого конкурента из юрты. Но там, видимо, был случай ему не по зубам, и он остерёгся гнева манапа. [2]
[1] Тезек – (варианты произношения: тизек, тизяк, кизяк) высохший помёт животных.
[2] Арбын – колдовство, чародейство.
