Тегеран-82. Мир

В свете ночных фонарей улочка казалась таинственной. Ни машин, ни пешеходов в такое время внутри жилого квартала не было. Но из окон домов то и дело доносились возбужденные голоса и смех.

– Сюда не пойдем, ну их! – махнула рукой Ромина на первые два дома в ряду.

У входа в третий мы остановились.

– Запоминай, – шепнула мне Ромина, – как только войдем, начинай как можно громче стучать ложкой по кастрюле и подвывать вот так: «Зарди‑йе ман аз то, сорхи‑йе то аз ман!»

– Подожди, – испугалась я, – я не запомнила!

– Не беда, – отмахнулась Ромина, – просто повторяй за мной! Так просят духа Огня о всяком приятном – близким здоровья, тебе подарков… Только загадай заранее, чего ты хочешь!

– Парня тоже можно загадать, – вставила Жанет, – если тебе какой‑нибудь нравится.

– Все бы тебе парней! – шутливо осадила ее Роя на правах старшего товарища. – Загадай лучше, чтобы тебя отпустили с нами на Каспий на Новруз!

– Никто ее не отпустит! – заявил маленький Икрамчик. Оказывается, он тоже говорил по‑английски. До этого он все время молчал, и я подумала, что он просто не понимает, о чем мы говорим.

– А ты стесняйся дальше! – буркнула брату Жанет и на секунду приуныла. Видимо, родители и впрямь ее не отпускали.

– Она не сдала тест по математике за полугодие, – пояснила Роя.

В моей школе тесты были только по инглишу, но я догадалась, что иранские подружки так называют итоговую контрольную.

– А мы всей семьей поедем на берег Каспийского моря, – похвасталась Ромина. – Там у нас дом. Жанет мы бы тоже взяли. И тебя тоже можем взять, – обратилась она ко мне. – Тебя отпустят?

Я вспомнила свою маму и ответила, что вряд ли.

Ромина нажала на кнопку интеркома.

– Бале! («Да!» – перс) – отозвался женский голос.

– Зарди‑йе ман аз то, сорхи‑йе то аз ман! – протрубила Ромина в микрофон утробным голосом, как заправское привидение.

Интерком тут же пискнул, а входная дверь щелкнула.

Ромина потянула за ручку и мы вошли в подъезд. Он, как и в доме Рухи, был не подъездом в московском смысле этого слова, а скорее, прихожей. В ней стоял диван и кресла, на полу ковер и кадки с цветами, а дальше еще одна дверь. Из этого входа можно было войти только в апартаменты первого этажа. У жильцов второго этажа был свой вход. Правда, в квартире Рухи была внутренняя лестница на второй этаж, где жила семья Жанет. Ромина мне ее показала и сказала, что они дружат семьями, поэтому этот вход открыт. Но есть и такие соседи, которые вешают на внутренних лестницах друг от друга замок. Сказала это она таким тоном, что я постеснялась рассказать, что в Москве все запираются друг от друга на три замка и часто не знают, как зовут соседей по лестничной клетке.

Ромина приложила палец ко рту и, словно дирижер, жестами показала, чтобы мы построились гуськом друг за другом и приготовили свои кастрюли. И одновременно ударили в них, когда она откроет внутреннюю дверь.

Едва Ромина коснулась дверной ручки, как мы разом грохнули по своим кастрюлям и послушным зычным хором свое прошение к духу Огня.

Из‑за двери показалась какая‑то ханум в длинном шелковом халате и тюрбане на голове, всплеснула руками, закрыла лицо, будто от ужаса, и убежала куда‑то вглубь квартиры.

За ней выскочил какой‑то господин, увидев нас, запричитал «О, Аллах, Аллах!», и тоже убежал. Потом один за другим выбежали разные дети, большие и маленькие, они показывали на нас пальцами и что‑то кричали на фарси.

В какой‑то момент мне показалось, что, несмотря на заверения семьи Рухи, эти люди не в курсе традиции про пришествие гонцов духа Огня, испугались всерьез и сейчас вызовут полицию.

Но тут снова появилась ханум в шелковом халате с пятью пакетами в руках. Когда она успела их собрать, одному Аллаху известно, но каждый был полон угощений.

С первого взгляда мне показалось, что там только сладости и фрукты, но дома выяснилось, что там еще и «цепляющиеся» игрушки – несбыточная мечта каждого советского ребенка того времени. Куклы и игрушечные животные, которых при помощи приделанных к ним липучек можно было прицеплять к мягкой мебели, занавескам и даже к спине другого человека. Мне досталась липучая длинноногая Линда из породы Барби в розовом купальнике и длинная плюшевая собака, похожая на желтую сосиску с коричневыми ушами.

После вручения подарков ханум, ее муж и их дети перестали нас бояться, расцеловали всех пятерых и стали что‑то оживленно говорить на фарси, хватая Рою и Ромину за руки.

Мои подружки по очереди твердили «Хейли мамнун!», прикладывая правую руку к левой груди, и мотали головой. Я знала это выражение, его часто употреблял мой папа, и я запомнила, что оно значит «Очень вам признателен!» А если к нему прибавить «Бебахшид!» («Извините!» – перс) оно значит вежливый отказ. И когда мои подружки произнесли и это слово, я поняла, что нас всячески приглашают в дом, а мы вежливо, но упрямо отказываемся.

Наконец мы снова вышли на улицу.

– Если к Зухра‑ханум зайти, то она будет угощать до утра, больше никуда не попадем! А у нас еще два дома в плане, – пояснила Роя.

– У Зухры‑ханум всегда вкусное мороженое, она сама его делает в специальной мороженице! – вспомнила Жанет и причмокнула.

– Не напоминай мне про мороженое! – взмолилась Ромина. – А то я сейчас вернусь к ней и мы больше никуда не пойдем!

– Дальше будет еще вкуснее! – важно заявил Икрамчик.

Мне было ужасно весело в их компании! Ничего подобного раньше я не делала и не видела.

Потом мы зашли на второй этаж того же дома. Нам тоже сразу открыли, сделали вид, что испугались, когда мы забарабанили в свои кастрюли, но тут Роя с Роминой дали знак, что заходим. Там была большая семья, но у меня в голове уже все настолько смешалось, что я не запомнила, как кого зовут. В большом зале горел камин, и все домочадцы сидели вокруг него и любовались пламенем.

Нас усадили туда же, хозяйка принесла кучу угощений, а потом тоже пакеты с подарками каждому из нас. Тут говорили по‑английски только дети. Симпатичный мальчик лет 13 перевел мне, что говорит его отец:

– Раньше в эту ночь костры жгли на улице до самого утра, мужчины прыгали через них, а девушки водили хороводы. Но теперь это нельзя. Но на живой огонь все равно надо смотреть на Чахаршанбе‑сури, он приносит счастье! – и хозяин дома указал на красивые языки пламени в камине.

– У нас тоже есть похожий обычай, только летом, в ночь на Ивана Купалу, – важно поддержала я обмен культурными ценностями.

Про Ивана Купалу я тоже вычитала, кажется, у Гоголя.

В третьем доме все повторилось – притворный испуг, угощения, подарки.