Тегеран-82. Мир
Опытная Ромина надела на себя под чадру школьный рюкзак, иначе бы мы не смогли утащить все мешки со своими подарками.
В четвертом доме мои глаза уже слипались от усталости, избытка впечатлений и необходимости говорить и понимать на английском.
Мои подружки, кажется, это заметили. Во всяком случае, меня перестали дергать бесконечными рассказами, усадили в кресло перед очередным столиком с угощениями, и на какое‑то время оставили в покое.
В этом доме были две дочки постарше Рои и Ромины. На вид им было лет 17‑18, обе показались мне очень красивыми. Я поняла, что здесь живут какие‑то родственники семьи Жанет и Икрама.
Маленький Икрамчик только в этих гостях перестал быть серьезным и даже позволил ханум, которая тут хозяйничала, взять себя на руки и потискать.
Тем временем сестры, у которых мы гостили, Роя, Ромина и Жанет почему‑то стали высовываться в окно и к чему‑то прислушиваться. Каждый раз, вывесившись в окно по пояс, они на секунду замолкали, а потом раздавался взрыв хохота.
Я вспомнила, что аналогичный смех я слышала из разных окон, пока мы шли по улице. Видно, не только мои подружки так делали.
Ханум‑хозяйка, отпустив Икрамчика, тоже вдруг вылезла в окно и через секунду громко расхохоталась.
– Эй, мама, у тебя уже есть муж! – крикнул ей по‑английски хозяин дома.
Мне стало любопытно.
– Что там такое смешное происходит на улице? – спросила я Икрамчика.
Вместо него ответила возвратившаяся от окна хохочущая ханум:
– Это старинный обычай «фаль‑гуши»: загадываешь желание и подслушиваешь, о чем говорят соседи. Первое, что услышишь, это ответ на твой вопрос. На нашей крыше сейчас парни собрались, гостят у соседского сына и девушек громко обсуждают, все слышно, поэтому и смешно. Я спросила, будут ли у меня деньги в этом году? А сверху донеслось: «Нет, она слишком толстая!»
Прибежала разрумянившаяся от смеха Ромина и сообщила, что не ее вопрос, какой у нее будет муж, «дух Огня» в лице мальчишек сверху ответил: «Этот Хоссейн такой жадный, даже кошка от него ушла к соседям».
Зато хозяйские дочки таинственно сообщили, что им сверху пришел хороший знак. Обеих в новом году ждет большая любовь. Но пояснить, что именно в мужском разговоре на крыше навело их на такую мысль, отказались.
Последней от окна вернулась Жанет. Вид у нее был обескураженный.
– Три раза спросила дух Огня, как мне сдать тест по математике! И три раза мне ответили, что какая‑то Бехназ обязательно поцелует какого‑то Бехруза!
– А как зовут твоего учителя по математике? – осведомился маленький Икрамчик. – Случайно не Бехруз?
– Но я же все равно не Бехназ! – резонно возразила брату Жанет.
– В общем, ты сдашь математику, если Бехназ поцелует Бехруза, – заключила Роя. – Найди двоих с такими именами и заставь их целоваться, чтобы тебя отпустили с нами на Каспий!
Я уже устала смеяться!
На прощанье нам снова выдали мешки с подарками.
К дому Рухи мы явились часа в три ночи. С Жанет и Икрамчиком расцеловались возле их входа.
Марьям‑ханум ждала нас в зале, господин Рухи и Хамид уже отдыхали.
Мама подружек расцеловала каждую из нас и сказала, что уже постелила мне в комнате Ромины. На постели меня ждала красивая ночнушка, похожая на «платье», которое мы с мамой купили в «Куроше».
Когда мы с Роминой переоделись, Роя и Марьям‑ханум зашли к нам пожелать спокойной ночи. Мама Ромины принесла нам уютный глиняный кувшинчик и сказала, что в нем айран, если ночью нам захочется пить. А Роя вручила мне новую зубную щетку в красивой упаковке. Она была до того красивая, что я подумала: интересно, а можно ли будет забрать ее с собой?! Но спросить постеснялась.
Я умылась и приготовилась вырубиться, чувствуя, что впечатления меня переполняют и надо их «переварить», разложить по полочкам. А это утром, потому что сейчас уже нет сил.
Только я улеглась, как Ромина прошептала:
– Подожди спать! У нас еще есть дело в эту ночь! Надо только дождаться, пока все уснут!
Любопытство заставило меня разлепить веки. По знаку Ромины мы минут 15 полежали в полной тишине, потом она встала, приоткрыла дверь в коридор и прислушалась!
– Спят! – удостоверилась подружка и достала откуда‑то из‑под кровати запасенную кастрюлю, в которую стучала, пока мы ходили по гостям.
– Это зачем? – удивилась я.
– Увидишь! – загадочно отозвалась Ромина.
Она перелила в кастрюлю айран из принесенного ее мамой кувшина, ополоснула его под раковиной и жестом пригласила меня к окну, выходящему на задний двор. Там, на маленькой забетонированной площадке торчал гигантский радиатор кондиционера, из которого тихо капала вода. В то время такие в Тегеране были повсюду и мне они очень нравились. Если под него засыпать, кажется, что на улице идет дождь. Дождей в Тегеране почти не было и, в отличие от зимы и снега, по дождичкам я немного скучала.
Ромина схватила кувшин, размахнулась и с силой швырнула его на бетонную площадку. Раздался треск, это кувшин разлетелся вдребезги.
– Что ты делаешь??? – ужаснулась я. – Тебе же попадет!
– Попадет! – удовлетворенно улыбнулась подружка. – Но это будет завтра. А сейчас дело сделано!
Она сообщила мне, что специально выпросила у мамы на ночь айран, зная, что она нальет его в глиняный кувшин, так положено. И припрятала кастрюльку, потому кувшин нужен для «кузе‑шекани». Это примета такая на Чахаршанбе‑сури. Если в ночь на последний четверг старого года выбросить в окно старый кувшин, в новом году в дом придет богатство.
– Утром мама, конечно, будет ругаться, – серьезно пояснила подружка, – но когда придет богатство, еще спасибо мне скажет! Подумаешь, кувшин!
«Какое ей еще богатство?! – думала я, засыпая. – У нее и так все есть, даже собственная ванная!»
Наутро Роя разбудила нас в семь и сказала, что ничего, выспимся в новогодние каникулы.
Мне очень хотелось спать и я чуть не сказала, что у меня‑то на Новруз нет никаких новогодних каникул! Но потом вспомнила, что у меня и школы‑то нет!
Стол был уже накрыт к завтраку: омлет с сабзи, тосты с моим любимым плавленым сыром панир‑хомэи, похожим на очень густые сливки, и чай со свежими ширини, уже принесенными Хамидом из армянской пекарни.
За столом Марьям‑ханум качала головой и что‑то тихонько втолковывала Ромине на фарси. В ответ Ромина только улыбалась и разводила руками – мол, ну что теперь поделаешь?! Я догадалась, что мама отчитывает ее за кувшин.
И я снова подумала, какие все же славные эти Рухи! Если бы я нарочно разбила дома кувшин, моя мама ругалась бы куда громче. И едва ли я могла бы беспечно улыбаться, как Ромина, выслушивая то, что она обо мне думает.
