Точка бифуркации. Повесть
Вот, наконец, то, что я искал: «Незнакомка» Крамского. До сих пор остается неясным: кто она? Что мог увидеть художник в этом «случайном» лице? Но я думаю о другом. Что бы она сказала, если бы… В серых надменных и таких усталых глазах прячется боль, глухая боль памяти. О том, что казалось давно забытым. Удивительно, но мне кажется, что она похожа… Я стараюсь закрепить в себе это легкое, воздушное ощущение, такое мимолетное и неожиданное. И словно в черно‑белом чаплинском кино кадры бегут один за другим, наслаиваясь, отталкиваясь и снова соединяясь вместе: Она, Она‑Ты, Ты‑Она, Ты, Ты, Ты… Незнакомка, я узнал Вас…
И в брюлловской «Всаднице» я тоже вижу тебя. Но здесь ты совсем другая. У тебя великолепный гордый взгляд, ты знаешь свою силу. Любая, даже самая строптивая лошадь, когда она взнуздана и под седлом, для тебя – только сильное красивое животное, которое не может не повиноваться тебе. Ты любишь гладить и похлопывать ее по великолепной мускулистой шее. Но у тебя всегда наготове хлыст и острые шпоры…
Но все же и Незнакомка, и Всадница – это лишь часть тебя… Уже почти час стою перед «Княжной Таракановой». Память моментально подсказывает факты, историю, легенды. Но вспоминать не хочется, не стоит вспоминать. Потому что и в этой легендарной мученице я вновь вижу… и только.
Это! Самое, самое большое, что есть в тебе…
Глава IV. Почти по Маяковскому
Пока вам на нее наплевать, она вас не побеспокоит. Не побеспокоит, но и не успокоится. По причине своего гнусного характера она не способна открыто сожрать вас. Поэтому она сидит в своем темном паскудном углу и ждет. Ждет своего часа. И если ей удается, она выполнит эту процедуру не торопясь, с наслаждением. Ведь максимум удовольствия не в том, чтобы сожрать человека со всеми его нравственными потрохами, а в том, чтобы этот процесс происходил для него максимально болезненно.
Пошлость многолика и неистребима. Более того, она считает себя бессмертной. Действительно, что ей грозит? Разве что засунут обратно в ее конуру. Зато сколько гадости успеет она принести в этот мир. Все, что не укладывается в заданные ее убогим сознанием рамки, вызывает приступы ярости и тупости. Воинствующая пошлость в полном боевом снаряжении – зловещая и интригующая картина. Она как витязь на перекрестке: куда‑то направит бег своего рысака…
До сих пор благодаря Господу выбирала другую дорогу, объезжала далеко стороной. А теперь? Ее глаза смотрят в мою сторону, мне кажется, что эта мразь ловит мои зрачки. Я чувствую, как на меня накатывают мутные липкие волны страха… Если бы это был только сон! Я готов кричать… Я кричу… Господи, я не верил в тебя никогда! Но сейчас прошу: дай мне силы… Одной ненависти мало. Но кто сказал, что есть только ненависть?! Я не знаю, что будет и как. К черту риторику!
Просто я люблю.
Глава V. Да!
Бросаться из крайности в крайность всегда неприятно. Втройне неприятно, когда это происходит помимо твоего сознания, под влиянием чисто внешних факторов, которые зовутся обстоятельствами. Руководить собой, подчинять рассудку способность производить отбор в целом ряду вариантов можно лишь тогда, когда всякие иные доводы, кроме подсказанных неумолимой логикой, не принимаются изначально. Удел всех иных случаев – раздумья и осточертевшее самокопание до сдвига. Да и возможен ли вообще другой исход? Я уже дал ответ на этот вопрос. Да! Он есть. И ты его знаешь.
В Москве весна, хотя по ночам еще холодно и лужи под утро покрыты грязной ледяной коркой. На улице пронизывающий сырой ветрище и снежное месиво под ногами. И все же это весна!
А в Томске… Там сейчас – ветер, холод, снег… Думается плохо, варианты не хотят считаться на первый‑второй и перестраиваться в шеренги. Сумбур! С точки зрения логики происходящее – абсолютный нонсенс, подавляющая бессмыслица. Никогда я еще так не презирал математику!
Ты очень далеко, и это единственный факт, с которым я вынужден считаться. Единственный, потому что все остальное рядом с ним лишено всякого смысла.
Вечерняя звезда
В Томске ветер, холод, снег… Муж встречает меня в аэропорту. У него хмурое, озабоченное лицо. Оно кажется мне абсолютно чужим. И сам он кажется совершенно посторонним человеком, случайно забредшим в мою жизнь. Я ни разу не вспомнила про него в Москве, как будто его вообще не существовало. И теперь я словно вижу его впервые. Кто этот мужчина? Как получилось, что мы женаты уже три года? Как вообще могло случиться, что в моей жизни есть муж?
– У меня две новости, и обе плохие. Во‑первых, нас обокрали (это об очередной съемной квартире, где мы обитали). Во‑вторых, я нашел нам хорошую благоустроенную комнату.
Я не могу взять в толк, как подобная новость может быть плохой: в студенческом Томске каждый второй мотается по квартирам, даже неблагоустроенные завалюшки нарасхват, а уж отхватить благоустроенную комнату с отдельным входом – просто удача.
– И что самое плохое?
– Тебе придется до лета работать уборщицей, а потом все лето – маляром.
– ???!!!
Комната действительно отличная – светлая, с высокими потолками, огромным окном. Маленький коридор вливается в крохотную кухоньку, направо – сантехнические удобства, налево – комната соседей. И все такое аккуратненькое, свеженькое, как будто только вчера здесь сделали ремонт. Все было бы просто замечательно, если бы не одно «но»: комната эта находится в ШКОЛЕ. Да‑да, в обычной городской школе, с орущими учениками, чинными педагогами и колобком‑директором. Главный вход расположен с парадной стороны здания, а наше (теперь уже наше) крыльцо – с торца, в глубине большого школьного сада. Как оказалось, комнаты – это ведомственное жилье для технического персонала, сотрудников, которые моют классы, коридоры и лестницы. И одной из этих техничек теперь буду я.
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀х х х
Рано утром в дверь стучат. Это наша соседка – круглолицая, кареглазая, улыбчивая.
– Рая, – представляется она и добавляет: – Татарка.