Точка бифуркации. Повесть

Он был среднего роста, худощавый и сильно отличался от общепринятого стандарта «сибирских мужчин»: флегматичных здоровяков с пудовыми кулаками. В нем удивительным образом сочетались хрупкость и сила, которая угадывалась в движениях. Он все еще держал в руках мою книгу. Руки у него были необычные – с тонкими, почти женственными запястьями, однако на плечах под рубашкой обозначались хорошо накачанные мышцы. Пожалуй, он был изящен – если это слово применимо к мужчине. Можно было бы смело назвать его блондином, если бы не черные выгнутые брови и темные ресницы. И у него были усы – не подобающий возрасту юношеский пушок над верхней губой, а самые настоящие, черные, мушкетерские… Именно так в моем представлении выглядел бы молодой д’Артаньян, если бы он вдруг решил надеть очки, современную одежду и выйти из книжки!

– Извините, что побеспокоил, – наконец произнес он. – Решил полюбопытствовать, что это за издание. Как я и предполагал, Москва, «Художественная литература»… Наверное, тяжело читать – сюжет становится понятным, когда осилишь хотя бы сто страниц.

Я молчала – книга действительно давалась мне с трудом. Обилие персонажей с мудреными фамилиями, абсолютно не связанные между собой сцены и мелкий размытый шрифт сильно замедляли мое продвижение по Булгакову. Но откуда он мог это знать?

Он подошел ближе и облокотился на высокий бортик, которыми снабжены все столы в читальном зале (их еще называют звукоснимателями). Дистанция между нами существенно сократилась – теперь я могла дотянуться до него рукой. Он смотрел на меня с улыбкой и с неподдельным интересом. Чувствовалось, что он вовсе не хотел задеть или высмеять меня, а просто пытался пообщаться. И вдруг списки литературы, вгонявшие меня в отчаяние, показались совершенной ерундой. Меня поразили его глаза за стеклами стильных позолоченных очков: они были невозможного, просто невыносимого голубого цвета! И у него были потрясающие ямочки на щеках!

И вдруг мне захотелось протянуть руку и дотронуться до его щеки… Это было настолько неожиданно, так некстати, что я смутилась – ведь я не знала его имени, не знала, кто он, откуда, где он был раньше и почему появился здесь. Впервые в жизни мое сердце сбилось с ритма и ударило в грудь тяжело и глухо. Мне стало жарко, захотелось воды. А еще мне хотелось, чтобы эта минута не заканчивалась – чтобы он вот так стоял, смотрел на меня и говорил со мной. Как ни странно, его абсолютно не смущало, что я до сих пор не проронила ни слова. Казалось, мы вполне нормально разговариваем. Вдвоем.

– Поскольку мы имеем счастье учиться в одной группе, надеюсь, будем видеться часто. Кстати, меня зовут Максим.

Хотя бы ради приличия следовало что‑то сказать. Но я по‑прежнему была не в силах сделать это. Я молча смотрела на него и даже не улыбнулась в ответ. Жар волнами накатывал на меня, щеки и кончики ушей пылали, на верхней губе выступила испарина – я как будто горела изнутри. Ничего подобного раньше со мной не происходило. Казалось, еще минута – и я вспыхну, как живой факел.

К моему облегчению, Сашка переметнулась от соседей обратно и буквально повисла у Максима на руке, теребя его за рукав и взахлеб транслируя на английском только что услышанные новости:

– Завтра нас посвящают в студенты! В актовом зале будет грандиозная тусовка! Ты не должен это пропустить!

– Александра, я никому ничего не должен, – отозвался он на английском, с трудом отрывая от меня взгляд. Он положил книгу обратно на стол, легко наклонился ко мне и тихо произнес:

– До встречи, Незнакомка…

 

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀х х х

 

Учеба в университете обрушилась на меня, как океанская волна – мощно и неумолимо, накрыв с головой и увлекая в неизвестном направлении. Я барахталась изо всех сил, пытаясь хоть как‑то сориентироваться в обилии неизвестных предметов, новых людей, непрочитанных книг… То, что большинству студентов давалось легко и непринужденно, как правило, требовало всех моих ресурсов – уровень провинциального городка, в котором я выросла, сильно отличался от требований, которые изначально предъявлялись к первокурсникам журфака. Я просиживала в научке до самого ее закрытия, пока в залах не начинали гасить свет, засыпала на стопках книг из трижды проклятых списков и все равно едва успевала за остальными. К счастью, однокурсники оказались неплохими ребятами: помогали по мере возможности, объясняли и подсказывали. Конечно, не обходилось без насмешек (почему‑то именно женская половина группы усердствовала в этом), но я старалась не обращать внимания и не обижаться, хотя иногда моему самолюбию наносились болезненные раны. В итоге мое упорство увенчалось успехом: я сдала первую сессию на отлично, чем удивила многих и заставила отнестись к себе с гораздо большим уважением. За второе полугодие я практически догнала по уровню знаний своих одногруппников и к концу года уже чувствовала себя в университете как рыба в воде.

Но был все‑таки один человек в нашей группе, отношения с которым у меня никак не складывались. Максим существовал как бы параллельно учебному процессу – появлялся на лекциях, когда хотел, иногда пропадал на неделю и больше и вообще общался чаще с преподавателями, чем с нами. Его эрудиция была потрясающей – он знал о книгах все, причем такое, что не в силах запомнить ни один нормальный человек: где, когда, в каком издательстве, каким тиражом они издавались, кто редактировал, кто делал корректуру, чьи иллюстрации использованы…

Можно было открыть любую книгу на любой странице, прочитать начало фразы – и он мог закончить ее слово в слово. Краем уха я слышала, что дома у него огромная библиотека и они с отцом с детства играли в эту игру. К тому же он читал многих авторов в подлинниках, на английском языке – Шекспира, Шелли, Бродского – и даже переводил их на русский. В группе Максима слегка побаивались: у него был ироничный склад ума и острый как бритва язык. Тем, кто решался его зацепить, доставалось так, что надолго отбивало охоту упражняться в остроумии. Особенно жестоко попадало Сашке, которая изводила его (впрочем, как и всех остальных в группе) своими нападками по любому поводу: иногда мне казалось, что они загрызут друг друга насмерть. Однако оба оставались живы и по‑прежнему часто болтали на английском, обсуждая последние университетские новости. Позже Сашка объяснила мне, что их стычки носят скорее ритуальный характер, просто для того, чтобы «быть в форме».

Но каждый раз, когда она нападала на Максима, мне хотелось защитить его и стукнуть Сашку по голове чем‑нибудь тяжелым. Это не поддавалось логическому объяснению: Максим абсолютно не нуждался в моей защите и прекрасно мог постоять за себя сам. Как ни странно, но и он защищал меня от нападок одногруппников, используя простой и очень эффективный метод: как только на меня начинал кто‑нибудь особенно сильно наседать, Максим переключал внимание обидчика на себя и потом спокойно разделывал его в пух и прах. Мы практически не разговаривали между собой, но каждый раз, когда он появлялся в аудитории или входил в читальный зал, мое сердце сбивалось с ритма и делало невыносимо длинную паузу. Иногда я ловила на себе его задумчивый взгляд, словно он пытался вспомнить, где и когда он меня видел раньше. Между нами как будто существовала невидимая, необъяснимая, но очень прочная связь – мы постоянно были в поле зрения друг друга и тем не менее постоянно держали дистанцию. Почему – я не знала. Часто мне хотелось набраться храбрости и подойти к нему, чтобы что‑нибудь спросить. Но стоило мне хотя бы просто посмотреть в его сторону, как решимость тут же покидала меня. В те редкие моменты, когда он сам подходил ко мне, я терялась до такой степени, что едва могла вымолвить «да» или «нет».