Трудно быть Ангелом. Роман-трилогия
– Ты псих, так у вас говорят! Но (она обернулась – был вечер пятницы и уже никто на них не смотрел) я согласна.
– Бьюти, согласна на что?
– На любовь и на любовный роман. Пиши роман для меня.
Она умильно‑умоляюще захлопала глазками и весело улыбнулась ему. И, глядя на девушку, Поэт почувствовал в себе нечто необычное, творческое (так всегда было с ним в преддверии музы), и чувства его понесли:
– Ещё поцелуй, красотка, и тогда, может быть, напишу роман про тебя,
Поэт взял её за подбородок и поцеловал в губы. Она прошептала:
– Это наглость.
– Да.
– Что ты делаешь?
– Целую тебя, а что ты подумала?
– Я красивая, мне думать не надо (Мэри закрыла глаза). Что ты со мной делаешь?
– Целую тебя… Мне нужно сияние.
– Кхм‑кхм! Что? Сияние? (Она улыбнулась, выпила из бокала глоток шампанского.) А хочешь, я покажу тебе сияние, мистер Поэт?
– А давай!
Девушка слегка оттолкнула его рукою, откинула волосы, посмотрела мельком на него, затем улыбнулась и, чуть отклонив голову, томно‑игриво заглянула прямо ему в глаза:
– Смотри в глаза мои, плизз (улыбнулась ему).
И он увидел искорки и небо, хотелось плыть и даже утонуть в этой глубине. В её прекрасных глазах был целый мир! Океаны любви! Поэт мотнул головой, чтобы очнуться. Ему нравилась девушка, хотелось смотреть в её глаза и ласкать её губы и груди в постели.
– Да‑а‑а‑ужж, и правда – в глазах голубой океан! Но я смотрю на красивую грудь.
– Что? А‑ха‑ха! Я думала, ты оценишь улыбку.
– А‑ха‑ха! Не отпущу тебя, с такой грудью! С улыбкой! И с такими ногами!
– А‑ха‑ха! (Мэри решила сменить тему.) Ты обещал научить меня быть самой счастливой.
Вечером он провожал её, подарил цветы, целовал, обнимал, приставал, смеялся. А Мэри рассказывала ему, что только гении, герои и вечное искусство никогда не скучно и интересно ей, что она любит импрессионистов – Моне, Гогена, Коровина et cetera, и конечно, Караваджо и Микеланджело, великих гениев. А все остальные люди: миллионеры, клерки, биржевики, официанты, рабочие и прочие – они очень скучные или несчастные, на взгляд молодой энергичной девушки, прошедшей Нью‑Йорк и крайнюю нужду в наличных деньгах. Она, зная богатство Лондона, мечтала провести выставку великих картин Винздоров. А сейчас она, ещё начинающий, но модный арт‑дилер, продаёт и покупает дорогие картины. Аукционы, эксперты, заказчики, художники и продавцы… В России она узнала всё об Олимпии Рудакове и его волшебной, мимолётной любовной истории, и в будущем мечтает стать продюсером фильма по этой чудесной лав‑стори. А так как она очень красивая, ей всё даётся легко! Ву‑а‑ля! Бла‑бла‑бла (ей хотелось говорить долго‑долго с красивым, высоким и сильным Поэтом).
Но в данный момент происходило самое главное – Мэри, закрыв глаза, целовала красавца Поэта, бойца, и млела в его объятьях, и ей было важно, что он красивый Поэт, хулиган, а эта ночь обещала сюрпризы (и уже заныло истомно, призывно внутри).
И она повторила с улыбкой:
– Ты обещал научить меня быть счастливой. Поэт?
– Счастливой? Конечно! А что бы ты делала в последний день жизни?
Мэри опешила от вопроса:
– Ты сумасшедший!
– Живи, Мэри, сегодня, работай и радуйся, добрая девочка! Бог даёт жизнь на один только день! (Поэт взял её бутылку шампанского «Новый свет», накинул ей на плечи свою ветровку.) Пошли гулять этот день по Москве.
– Гулять? Пошли! Я не боюсь с тобой погулять по Москве, ты очень мужественный.
– Да, со мною можно гулять, а то, знаешь, здесь медведи страшные ходят и пьяные в шапках. А‑ха‑ха.
– А мне можно будет капризничать и танцевать? Я же девочка! Куда мы идём?
– Дай руку мне, не потеряйся. Начинай танцевать.
И непонятно было, смеётся он или серьёзно.
Багратионов мост – целовались! Она уже шла впереди, пританцовывая, с бутылкой шампанского, и её красивые бёдра (попа) при ходьбе на каблуках с каждым шагом изящно отклонялись то влево, то вправо. Это было высшее искусство соблазнения и наслаждения! Поэт чуть сзади в восторге любовался её попой и ножками, которые жили отдельной жизнью и притягивали взгляды, и все мысли его были о том, что обладать ею – мечта! Он жаждал схватить сильно её голую за попу и обладать! Она оборачивалась и ласково улыбалась ему. Есть в мире девушки с милым живым лицом, на которых хочется бесконечно смотреть и любоваться. Её ямочки на щеках и маленькая на подбородке явно сводили с ума всех парней.
– Ой! (Девушка захромала и так прошла несколько метров.) Ай‑яй! Я туфлю потеряла! А‑ха‑ха.
Поэт вернулся за туфелькой, наклонился поднять. И тут какие‑то парни, проходя мимо, увидели красивую девушку с бутылкой шампанского; они удивлённо присвистнули, и самый наглый хулиган шлёпнул девушку по попе и схватил её за руку. Зря он это сделал!
На хулиганов обрушился град – удары кулаками, ногами! Поэт дрался страшно, на смерть и зло сразу против троих. И ей стало страшно, она нервно думала: «Это ужас! О Боже, мне страшно! Ужасная драка! Что делать? Бежать, звать полицию? Боже мой! Но всё же, как это прекрасно – из‑за меня дерутся! Словно в боевике о плохих и добрых парнях!» Страшная драка, Багратион, длинный мост, за окном река Москва, дикая Россия. Она смотрела на драку и грызла ноготь, отчаянно «болела» за своего прекрасного бойца и поэта, ей хотелось смотреть, и плакать, и курить, и кричать одновременно. Ужасная драка, кровь, кулаки, громкие удары по мясу, крики парней… Собралась толпа зевак, все смотрели на неё и на драку. А её реально бил озноб, и ноги не двигались, и в груди был сладко‑приятный тремор, адреналин бил в теле и накрывало восхищение – она стояла, словно принцесса, над ареной над схваткой быков. И неожиданно подумала: «Если Поэт победит, то ночью я непременно буду его! Я этого хочу!»
Поэт дрался как дикий волк, отчаянно, упорно и смело, изрыгая проклятия. И вот неудачный ухажёр после первого раунда драки упал искать мелочь на чистом асфальте, а за ним и остальные хулиганы, побитые, присели вдоль стен. Поэт облизал свои разбитые в кровь кулаки, поморщился от боли и посмотрел на неё, нахмурился, шумно дыша, поднял туфлю и прорычал:
– Что смотришь? Тебя нельзя оставить одну? На туфлю свою!
– Надень!
– Что‑о‑о?! Р‑ррр! М‑мм! Ты что, пьяная?
