Урбанизация. Часть романа «Дым из трубы дома на улице Дачной»

Ленку Останину поздравил Сережа Карыпов. Вот повезло чудику. Подарок Сережа сделал своими руками, какую‑то коробочку соорудил, что‑то положил внутрь, наверное, чтоб не так убого выглядело. Да фигня какая‑то. Ленка сияла, как начищенный медный самовар. Она сразу попыталась коробочку открыть, но у нее не получилось. И не удивительно, нашелся тоже, мастер на все руки. Сережа подошел, помог, ласково так, улыбаясь, подсказал: «Тут вот так надо», Самоделкин.

Еще у них в классе была Верка Урванцева, по сравнению с Оксаной Грицив ничего особенного: худая, прямые темно‑русые волосы до плеч, единственное ее преимущество – высокая. На ритмике, это такой предмет в начальных классах, Пашу всегда ставили с Веркой, вместе они составляли танцевальную пару. Верка часто выражала недовольство, будто бы Паша плохой партнер, совершенно не реагирует на нее в танце, что у него нет чувства ритма. Как‑то даже заявила: «Лучше я буду стоять в паре с маленьким, только бы он хорошо ее воспринимал как партнера», танцевального, разумеется. И показывает на Толика Студебекера. Да и пожалуйста, ну и стой с ним, пусть он тебе в пуп дышит.

Занятия по ритмике проходили в коридоре школы, вернее в вестибюле, где коридор образовывал подобие зала для нахождения учеников во время отдыха на перемене. Самые способные танцевальные пары, собранные из разных классов, а Паша с Веркой всегда входили в их число, иногда принимали участие в каких‑нибудь торжественных мероприятиях. Однажды пригласили в дом культуры выступить перед участниками профсоюзного собрания, естественно, вечером, то есть по окончании трудового дня этих бедолаг, либо незадолго до окончания. Собрание затянулось, наверное, накопилось много нерешенных вопросов, а детей привезли так же как участников собрания, к началу мероприятия, еще и с последних уроков сняли; в данном случае надо поблагодарить организаторов, хорошо, что привезли, а не заставили зимой идти пешком. Обратно, в дополнении к сказанному, тоже вернули в школу транспортом прямо в руки взволнованным родителям.

Увеселительную часть запланировали к концу профсоюзной конференции, поэтому дети рассредоточились по дому культуры в поисках развлечений. В одной из комнат за деревянными ограждениями батарей отопления нашлось множество плакатов на тему ядерной войны, последствий ядерного взрыва, протекания лучевой болезни и все в таком духе. На Пашу данная информация подействовала ошеломляюще. И так все устали за время ожидания, а тут все это, весь негатив, мир на грани. Кстати, само по себе лазание за декоративными экранами для радиаторов доставляло огромное удовольствие, ребята собрали на себя всю пыль и к началу выступления выглядели не только уставшими, но и перепачканными с головы до ног.

Надо сказать, участники заседания выглядели не менее уставшими – мрачные лица, расстегнутая верхняя одежда, вспотевшие тела, долгое время находившиеся в натопленном помещении; казалось, людям было уже все равно, что происходит на сцене. Дети танцевали по кругу против часовой стрелки. Верка находится с правой стороны, Паша сосредоточен, движения четкие, спина прямая, ноги прекрасно работают несмотря на грязные от собранной пыли брюки; удалились в глубину сцены, Верка шипит в ухо: «Ты меня близко подвел к краю, я чуть не упала со цены». Умеет ведь настроение испортить.

Во дворе Паша нравился Назирке Губайдуллиной, пухленькой чернявой кареглазой девочке; длинные волосы заплетены в косу, на щеках едва заметные веснушки. Назирка улыбалась, заглядывая Паше в глаза, когда они качались на качелях; Паша стоял на подвешенном к перекладине сиденье, согнув ноги в коленях, Назирка сидела лицом к нему. В тот весенний вечер она подарила Паше складной перочинный ножик с несколькими лезвиями, не новый, но все равно приятно. Паша учился тогда в четвертом классе, а Назирка была на год его младше.

Ножик в школе у Паши отобрал Боб. Точнее, Боб отобрал ножик не именно у Паши, а у пацана из другого класса, Паша даже не знал его имени. На перемене ребята вышли на школьный двор, пацан, увидев у Паши ножик, попросил попользоваться, Паша одолжил на время; пацан подошел к березе и Пашиным ножом ковырял ствол в надежде получить березовый сок. За этим занятием пацана застал преподаватель физкультуры Борис Гаврилович Сапегин, которого за глаза все называли Боб. Пацан пояснил, что нож не его и показал в сторону Паши.

– Себе здесь пореж, – обратился Боб к Паше, показывая лезвием ножа на свою ладонь, сложил лезвие и с ножом ушел.

С Пашиным ножом. Боб не являлся преподавателем физкультуры в четвертых классах, где учился Паша, он преподавал в старших, а в младших преподавателем считался Сабиров Александр Рифович. История с перочинным ножиком, подаренным Назиркой и отобранным Бобом, стала последним случаем, когда Паша не ответил, больше спуску он никому не давал. И меньше тоже.

Класс, в котором преподавала Пузикова, называли «пузики». В основном так говорили в преподавательской среде, ну и сама Пузикова, часто произносившая фразу «мои пузики» при упоминании учеников ее класса, считая, по всей вероятности, что слово «пузики» звучит как‑то ласково и отдает какой‑то отеческой добротой. Мало того, что класс «Г» с придуманной расшифровкой «гангстеры», так еще и «пузики». Не очень‑то хотелось быть чьим‑то пузиком.

За долгие годы работы в школе Пузикова выпустила много учеников, наверняка кто‑то из них стал достойным человеком, чего‑то достиг в жизни. Может быть, кто‑то из «пузиков» стал летчиком, инженером или музыкантом. Из того состава класса, в котором у Паши началась его школьная жизнь, в люди вышел лишь Толик Студебекер. Не просто вышел, а сумел там задержаться; начал с ученика токаря, дошел до заместителя Генерального конструктора, но там он, разумеется, перестал быть Толиком Студебекером, превратившись в Анатолия Иосифовича Земельмана, в то же время оставаясь простым, справедливым, понимающим рабочих людей человеком.

Сложно понять по какому принципу в школе номер три давались прозвища. Иногда, вроде бы, все понятно: или методом от противного, то есть «маленький – большой», например, Толик Студебекер; или из‑за ошибки преподавателя, неправильно произнесшей фамилию, например, «Ревенок – Плакса»; от имени – Борис, значит Боб. Бывает, что по‑другому никак и не назвать, возьмите хотя бы Максима Шилоносова. Какое еще прозвище кроме Дырокол можно придумать? Такой псевдоним сам просится на язык. Представьте: вы забыли фамилию Шилоносов, но помните примерно, что она представляет собой предмет, которым что‑то протыкают, а вам необходимо срочно назвать человека. Вы говорите, указывая в его сторону: «Вон тот, э‑э‑м…, который…» Понятно?

Но иногда совершенно ничего не понятно. Вот завуч в школе звалась Селедкой, а фамилия у нее была другая, совсем даже не селедочная – Владыкина, но почему‑то ее звали Селедкой. Так завуч и выглядела не по селедочному: лет за сорок, среднего роста, располневшая, широкобедрая, черные прямые волосы до плеч, толстые щеки, глаза на выкате, маленький нос – типичная вотячка. Владыкина больше напоминала бычка, чем селедку, или толстолобика. Между прочим, фамилия с ее внешностью также мало сочеталась, более всего ей соответствовала какая‑то простая фамилия, скажем, Лепешкина или Шкуродерова. С именем и отчеством завучу тоже не повезло, кроме того, что между именем и отчеством не наблюдалось фонетической гармонии, так имя и отчество ко всему прочему плохо подходили к фамилии в плане дикции, если сомневаетесь, то попробуйте сказать: Владлена Всеволодовна Владыкина. Язык можно сломать. Додумался же кто‑то назвать мальчика Всеволод Владыкин. А представьте, что Владлена Всеволодовна Владыкина будет произносить заика, ему можно только посочувствовать.