Урбанизация. Часть романа «Дым из трубы дома на улице Дачной»
У Паши с Селедкой, то есть с Владленой Всеволодовной, сложились интимные отношения. Виной всему Ленка Останина – подошла на перемене, ударила Пашу портфелем по голове и побежала. Паша – за ней. Ленка забежала в женский туалет и спряталась за дверь, а когда Паша, не зная об этом, пробежал дальше, Ленка выбежала обратно. В поисках обидчицы Паша миновал отделение, где располагались умывальники, и вбежал в самую дальнюю часть туалетной комнаты с установленными напольными унитазами; над одной из трех чаш Генуя, над той, что посередине, на корточках, раздвинув ноги, сидела Селедка. Паша растерялся, стоял и молча смотрел прямо перед собой в то самое место.
Селедка, продолжала свои дела, совершенно не обращая никакого внимания на Пашу; Владлена Всеволодовна издавала натужные звуки, даже с каким‑то наслаждением кожилилась, вслед за этим облегченно выдыхала. Оторопевший Паша пялился на гениталии завуча: сквозь длинные прямые густые черные волосы выступали бордово‑коричневые мясистые малые половые губы, они болтались ниже уровня покрытых растительностью больших половых губ и выглядели довольно внушительно.
Паша смотрел почти не мигая, он не знал, что делать в подобной ситуации, уйти вроде как нельзя, заведующая учебной частью, так смачно справлявшая нужду, его не отпускала. Из оцепенения Пашу могла вывести только Селедка, что она в конце концов и сделала после немного затянувшейся паузы:
– Пошел вон отсюда!
Так они и жили. Он видел ее, она знала, что он ее видел. Паша старался всячески избегать встречи с Селедкой. Завидев Владлену Всеволодовну он или отворачивался, или заходил в класс, или вовсе уходил на другой этаж – Селедка ведь могла в класс зайти. Завуч же ходила как ни в чем не бывало, ступала уверенно, зыркая глазами по сторонам. Продолжалось это недолго, на следующий год, окончив первую четверть пятого класса, семья Паши переехала в другой микрорайон, на Зелёнку, и Паша, естественно, сменил школу.
Единственное, о чем Павел Семенович жалел, начиная со зрелого возраста и до конца дней, рассказывая Гене случай из своего детства, так это о том, что в тот день вместо Селедки над унитазом не сидела, раздвинув ноги, молодая англичанка, стройная миловидная блондинка, недавно пришедшая в школу после института. Но ничего не поделаешь, не везет, так не везет.
Тренировать нужно все, в том числе и память. Кто во втором классе не заучивал наизусть стихи? Наверное, все учили, кто ходил в школу, не считая детей, выросших в лесу и воспитанных дикими животными. Во втором классе, кстати, заучивали наизусть не только стихи, но и таблицу умножения. Да, знать наизусть таблицу умножения необходимо, это пригодится в жизни, а стихи для души. Помните стихотворение про многострадальную ласточку? «Травка зеленеет, солнышко блестит; ласточка с весною в сени к нам летит». Вот это вот стихотворение Алексея Николаевича Плещеева под авторским названием «Сельская песня» Пузикова и задала выучить к следующему уроку.
– Я сразу, как она начнет вызывать, руку подыму, – объяснял Паша сидящему на стуле у входной двери Сереже. – Щас выучу хорошо, выйду первый, прочитаю и все. А то сиди и боись, когда там тебя вызовут. Если сам первый выйдешь – точно хорошую оценку поставят, даже если не пятерку – четверку точно поставят. Ты сиди, смотри, а я читать буду.
Для убедительности, моделируя будущую ситуацию на уроке, Паша взгромоздился на стул, начал:
– Травка зеленеет, солнышко блестит; ласточка с весною в сени к нам летит. С нею солнце краше и весна милей… Прощ… е…
В середине стихотворения Паша сбился, прыгнул со стула на диван, лег на спину, задергал ногами. Это такая реакция на неудачу, что‑то вроде самокритики. Ритуал прыжков со стула на диван проделывался каждый раз по завершении очередного устремления прочитать наизусть поэтическое произведение без каких‑либо сбоев. Что ни говори, Паша решил пойти трудным, но в то же время легким путем: трудным – это значит хорошо выучить стихотворение, а легким – выйти первым, благодаря чему получить заслуженный, как ему казалось, бонус.
Только после шестой попытки стишок про ласточку дочитывался до конца, минуя всяческие заминки. Полдела сделано: стихотворение запомнилось. Теперь следовало добиться свободного его декларирования уже без опаски на сбивчивость, или, как говорила Пузикова, прочитать наизусть с выражением.
– Дам тебе я зерен, а ты песню спой, что из стран далеких принесла с собой… Ну как? – спрашивал Паша, прыгая на диван, ложась на спину и подскакивая, отталкиваясь ногами.
– Да чё‑то как‑то не так, – не унимался Сережа.
Паша шел на еще один заход, еще на один, а Сережа продолжал изображать театрального режиссера. Терпение все же не безгранично, все когда‑нибудь заканчивается; Паша совместил функции актера и директора в их импровизированном театре, урезонив друга: «Хватит. И так сойдет».
На уроке, как только Пузикова объявила о проверке домашнего задания, то есть чтения выученных наизусть стихов, Паша резко вытянул вверх руку. Не поднял, держа локоть на парте, а именно вытянул руку вверх, Пузикова даже вздрогнула от неожиданности.
– Чего тебе?
Паша смутился. Какая‑то глупая – чего тебе. Не знаю, чего. А чего ты хочешь? Своим бестолковым вопросом Пузикова изначально сбила весь настрой, но раз сделал шаг, надо идти вперед:
– Стихи читать.
Лидия Игнатьевна оторопела, как будто Паша вмешался и грубо нарушил некие планы учителя.
– Ну хорошо, иди.
Если сразу не заладилось, считай все, можно сливать воду. Стихи‑то Паша прочитал. Два раза споткнулся – забыл слова, расстроился. Главное, дома‑то тараторил без заминки. Вместо ожидаемой похвалы Пузикова выплеснула на Пашу море критики: неспособен запомнить слова небольшого текста, в голосе не звучали нотки радости, которые должны ощущаться при чтении излучающего позитив знаменитого стихотворения, повествующего о первых днях наступившей весны.
Ну и зачем нужны эти стихи? Нормально нельзя сказать: наступила весна, трава зазеленела, прилетели ласточки. Напридумывают бог знает что, а ты потом сиди и заучивай. Ладно если бы просто заучивать, так тебе еще и попадает, оказывается у тебя в голосе не звучат нотки радости. Ах извините пожалуйста! Или еще спрашивают: «А что автор этим хотел сказать? Наверное, он хотел сделать революцию». Да ничего он не хотел сказать, кроме того, что сказал; шел себе, настроение хорошее, на ум ему навеяло, он записал, чтоб людей порадовать, а всякие Пузиковы начинают фантазировать. Автор, скорее всего, сам бы очень удивился, узнай он о том, что хотел сказать своим произведением. Вот оказывается, что я хотел сказать! А я‑то не знал. Кстати, а чего это ласточки разлетались? Переловить их всех, как китайцы воробьев[1], чтоб не летали.
[1] Масштабная кампания по истреблению воробьев была организована в Китае в рамках политики Большого скачка (1958–1960). Воробьев обвинили в том, что они съедают очень много зерна, которым можно было бы прокормить 35 миллионов человек.
