Увидеть свет. Роман

Вика понимала, что это был, вероятно, худший день в его жизни, что он был на грани, но для неё, как ни странно, он стал одним из лучших, словно луч света во тьме. От этих мыслей ей было ужасно стыдно, и её щёки вспыхнули от смущения.

Вместе они смотрели мультфильм «Красавица и Чудовище». Досмотрели до того момента, где чудовище, умирая, прощается с Бэлль, а она в темноте и в отчаянии, плачет на его груди.

Артемий, сжав губы, схватил Вику за руку, когда смотрел эту трогательную сцену. Он сжал её так сильно, как будто хотел сказать: – Это мы. Он был Чудовищем, а Вика была Бэлль, и она не хотела, чтобы он умирал, чтобы он исчезал из её жизни. А после наступил свет, озаривший тьму.

– Просто нужно верить, сосредоточиться и в самые тёмные моменты увидеть свет, – прошептала она Артемию.

– Да! Это точно! – тихо ответил он и прижался к ней ещё сильнее.

 

Вике становилось страшно от того, что этот парень нравился ей всё больше и больше, что она становилась всё более зависима от его присутствия. Когда они находились вместе, она думала только о нём, все остальные проблемы казались ей такими незначительными, а когда его не было рядом, она беспокоилась за него, словно он был частью её, и она боялась его потерять. Её жизнь начинала вращаться вокруг этого человека, она знала, что это неправильно, что она теряет себя, что она не должна так сильно привязываться к нему, но ничего не могла с этим поделать. Она не знала, как быть в этой ситуации, ведь Артемий, как перекати‑поле, мог уехать в любую минуту, и её сердце каждый раз сжималось от страха потерять его.

Он ушёл на чердак, словно возвращаясь в свою тюрьму, после того, как они закончили смотреть мультфильм, и Вика чувствовала себя виноватой, что она может лечь в теплую постель, когда он должен был вернуться в холод. Уже ночью, когда родители уснули, он, словно ночной гость, поднялся по пожарной лестнице. Предыдущей ночью, он, с её согласия, спал с ней в её постели, потому что ему было очень плохо, и Вика не могла оставить его одного. Перед тем как лечь спать, она с заботой отправила в стиральную машину одеяла, на которых он спал, чтобы они были чистыми и чтобы он не заболел снова.

– А где моя постель? – спросил Артемий, когда вошёл в комнату, и в его голосе чувствовалось легкое удивление.

– Тебе придётся снова спать со мной, потому что я отправила одеяла в стирку, чтобы они были чистыми и чтобы ты не заболел снова, – ответила она, стараясь говорить как можно спокойнее, но в душе её всё трепетало.

Сначала Вике показалось, что он хочет уйти, что он смутился её предложения. Но потом он, словно подчиняясь её желанию, закрыл балконную дверь, снял обувь и лёг рядом с ней.

Его больше не рвало, и его состояние улучшилось, но когда он лёг, Вика почувствовала сильное волнение, словно её сердце вот‑вот вырвется из груди. Но на самом деле, она всегда волновалась, когда он был так близко, и с каждым разом её чувства становились всё сильнее.

 

Они лежали лицом друг к другу, в полумраке комнаты, и когда Артемий сказал: «Когда тебе исполнится шестнадцать?», Вика почувствовала, как её сердце забилось учащённо.

– Через два месяца, – прошептала она, еле слышно. Они продолжали смотреть друг на друга, и в этом молчаливом обмене взглядами таилось что‑то большее, чем просто дружеский интерес. Её дыхание участилось, а в горле пересохло. Чтобы скрыть это, она спросила, стараясь звучать легко: – Когда тебе исполнится девятнадцать?

– Только в октябре, – ответил Артемий, его голос был тихим и спокойным.

Вика кивнула, пытаясь унять учащенное сердцебиение. Она гадала, почему он задавал вопросы о возрасте и что он думает о пятнадцатилетних, о ней. Смотрел ли он на неё так, словно она была всего лишь ребенком, или же она чувствовала не то, что должна была чувствовать? Что‑то вроде младшей сестры, или может быть, что‑то большее? Ей было почти шестнадцать, и разница в два с половиной года не казалась такой уж огромной. Может быть, когда людям пятнадцать и восемнадцать, эта разница воспринимается как пропасть.

– Я должен тебе кое‑что сказать, – произнес Артемий, и в его голосе звучала осторожность.

Вика затаила дыхание, всё её внимание сосредоточилось на ожидании.

– Сегодня я связался с моим дядей. Мы с мамой бывали у него в Москве. Он сказал мне, что как только он вернётся из командировки, я могу приехать и остаться у него, – в его словах звучала надежда, возможно, и слегка облегчённая обреченность.

Вике следовало бы искренне порадоваться за него в этот момент, улыбнуться и поздравить этого парня с хорошей новостью. Но вместо этого она почувствовала, как что‑то хрупкое, важное внутри неё треснуло. Она понимала, что это не просто временное расставание, это прощание, и осознание того, что от неё уходит что‑то важное, что теперь она будет без него, заставило её почувствовать острую боль и беспомощность. Ей стало очень жаль себя. В её глазах отражалась не только радость за Артемия, но и печаль от предстоящей разлуки.

– Ты поедешь? – спросила она, её голос был тихим и неуверенным, словно она боялась услышать ответ.

Артемий пожал плечами, и этот жест неопределенности вызвал у неё внутренний трепет:

– Не знаю. Мне сначала хотелось поговорить с тобой, – его слова были полны намеков и скрытых смыслов, и Вика не могла понять, что именно он имел ввиду.

Он был так близко к ней в постели, что она чувствовала тепло его дыхания, и от этого её щёки вспыхнули, и дыхание перехватило. Вика вдруг заметила, что от него, словно от мятного леденца, пахнет мятой, и подумала, что он, наверное, чистит зубы перед тем, как прийти к ней. Ведь она каждый день, с заботой, давала ему с собой несколько бутылок воды для его нужд.

Она, не зная, как реагировать на его слова, поднесла руку к подушке и принялась рассеянно вытаскивать нитку, торчащую из шва наволочки. Оторвав, она стала крутить её между пальцев, словно пытаясь найти в этой нити ответы на свои вопросы.

– Не знаю, что сказать. Я очень рада, что у тебя будет дом, – сказала она, стараясь скрыть своё разочарование, – но как же школа?

– Я могу окончить её там, – ответил Артемий, словно обдумывал ситуацию. – Окончить школу – это пока главная моя цель, – в его словах звучало твердое убеждение, и Вика понимала, что он, наверное, уже всё решил.

Вика кивнула, словно соглашаясь с его доводами. Это прозвучало так, будто он уже принял решение, и все её надежды на то, что он останется рядом, рушились на глазах.

– Когда ты уезжаешь? – спросила она, и в её голосе проскальзывали грустные нотки.

Она задумалась о том, как далеко отсюда Москва, как много километров разделяло их. Вероятно, до неё ехать несколько часов, но это огромное расстояние, если у тебя нет машины, а у него её не было.

– Я до конца не уверен, что уеду, – сказал он, как будто улавливая её печаль. – Но постоянно думаю о том, что, ничего не меняя, ничего не изменится, – в его словах слышалась тоска по лучшей жизни.

Она, словно устав от этой безысходности, бросила нитку на подушку и опустила руку, чувствуя себя такой беспомощной.

– Что тебя останавливает? Ведь твой дядя предлагает тебе дом. Это хорошо, верно? – её голос звучал тихо и сдержанно.