В котле сатаны

– Мне бы посудину. Я тут… Сашке кашу принес. Солдатскую. Куда можно переложить?

– Сейчас, сейчас найдем место для гостинца, – засуетился старик. Извлек из‑под груды книг старенькую алюминиевую миску и протянул в пустоту перед собой.

Пока Василий Иванович вытряхивал остывшую еду в емкость, старик перебирал гору томиков:

– Что предпочитаете, стихи или прозу? Вот, очень рекомендую, классический сборник Пушкина, еще есть Белинский, Горький. Может быть, поэзию девятнадцатого века?

– Да я до чтения не охоч, – виновато отозвался танкист.

– Я знаю, знаю, что вам понравится! – вдруг просиял слепец и нашарил в сваленной куче темный томик с золотым тиснением букв. – Вот, сонеты Уильяма Шекспира в переводе нашего славного поэта Самуила Маршака. Это классика, которая многие века трогает человеческие сердца. О любви, о смерти, о вечном и живом!

– Спасибо, – еле выдавил от конфуза старшина и сунул томик за пазуху. – Я пойду, у нас построение через несколько часов.

– Конечно, конечно, – с лица старика не сходила счастливая улыбка. – Как же приятно было с вами пообщаться, – он протянул руку и крепко тряхнул широкую ладонь Логунова. – Ах, если бы можно было выразить всю благодарность, всю теплоту для вас, наших спасителей. Жизни не хватит для этого!

– До свидания, берегите Сашку, башковитый он у вас, – на прощанье проговорил окончательно смущенный восхищением старика Василий и заспешил к выходу.

Он шагал по темным улицам, с удивлением прикасался к книге, что лежала за пазухой. Она казалась ему теплой, словно живой, хранящей тепло двух людей, которые так были счастливы от появления в городе советских танкистов. В пустом холодном городе за сотни дней наедине со смертью они сохранили себя, свои души и умение радоваться жизни. Хранили огонек надежды даже в самой темной комнате без света. Василий Иванович мерил шагами широкие дороги, так непохожие на его родное село под Омском в Сибири, и улыбался внутренним мыслям, оглядывая разрушенные здания, завалы из обломков и мусора, обледенелые тротуары, землю, изрытую воронками от снарядов. «Ничего, отстроимся! Прогоним фрицев и возьмемся за инструмент! Руки чешутся, как хочется поработать лопатой или топориком, чтобы стружки летели во все стороны. Дома росли как грибы, чистые, пахнущие свежей краской и новой жизнью».

Вдруг его мечты о мирном времени прервала канонада. Совсем далеко, неопасная и от этого вдвойне страшная. Будто зверь высунул голову и выплюнул огненный запал в небо – не забывай обо мне в своих мечтаниях, я все еще здесь, наш бой не закончен, и твоя жизнь по‑прежнему в опасности. В отдалении заметались в небе всполохи, горизонт заволокло черным дымом, и заголосил знакомый вой пикирующих немецких юнкерсов, которые, как огромные чайки, принялись разрывать воздух резким звуком перед тем, как сбросить на землю свой смертоносный груз. Все мечты мгновенно растаяли при этом жутком реве, от которого продирало холодом по спине, несмотря на теплую одежду, состоящую из белья, гимнастерки, комбинезона и ватника. Василий Иванович остановился, выругался от души и погрозил кулаком туда, где за линией фронта еще грохотала война, неоконченная, жестокая, кровопролитная.

– Устроим вам, фрицы поганые, разнесем к чертовой матери по кусочкам армию вашу. И Гитлера, подлюку, на кол посадим!

Потом зашагал дальше еще решительнее, позабыв об усталости и голоде. Теперь за его спиной, помимо всех родных и знакомых в тылу, убитых сослуживцев, боевых товарищей, ждали победы над фашистами еще и маленький мальчик со слепым стариком, жившие в подвале разбитой библиотеки.

 

Глава 2

 

В 8 утра отоспавшийся и посвежевший Соколов сидел в красном уголке завода вместе с остальными офицерами, командирами рот и батальонов, которых собрал комдив Котов, чтобы лично обрисовать текущую позицию РККА:

– Начнем, товарищи, – коротко обритая голова комдива блестела от яркого солнца, проникавшего во все щели между досками, которыми было заколочено окно. – Красная армия продолжает вести наступательные бои в прежних направлениях. Итак, на данный момент наши войска после решительных атак овладели следующими населенными пунктами…

Алексей внимательно слушал, следил глазами за указкой, которая двигалась по карте от флажка к флажку, обозначая, куда сдвинулась линия фронта. И параллельно никак не мог остановить поток мыслей о скудном штате танкистов, где на одну машину у него приходилось вместо четырех лишь два члена экипажа. Эх, где же взять ему еще с десяток танкистов? Первые модели, выпущенные в Великобритании, вообще управлялись штатом из 6–8 человек, и Т‑34 тоже предполагал своей конструкцией четырех членов танкового отделения. Мехвод и радист в передней части корпуса в отделении управления, в боевом – наводчик и заряжающий. Даже пускай без радиста по три человека в машине, но тогда останется незадействованным пулемет ДТ в шаровой установке. А ведь с его помощью радист‑пулеметчик уничтожает живую силу противника, когда на первой линии вражеских окопов уже нет смысла в ведении огня из танкового орудия.

И одновременно он улавливал речь генерала, огорчаясь про себя, что до сих пор силы Гитлера и его армий велики, они никак не желают уходить из России, выстраивая все новые варианты обороны.

– Вермахт совместно с союзниками сооружает активно оборонительную линию «Пантера». По данным разведки, командование армии противника стягивает силы для создания линии из более чем десяти тысяч полевых укреплений, которые помогут удерживать оборону. К укреплениям планируется добавить проволочные заграждения, противотанковые рвы, минирование больших территорий. Прилегающие районы будут затоплены, мирное население выселено в концлагеря или уничтожено на месте. Позиция «Пантера»‑«Вотан» состоит из двух частей, укрепрайон от Азовского моря по Днепру и вторая часть – это наши с вами позиции, товарищи. От Идрицы, по реке Великой, через Чудское, Псковское озера к реке Нарве, то есть в ста пятидесяти километрах от нас, группа армий «Север» роет землю, сооружает доты и дзоты, готовясь к новой серии контратак. Пока идет подготовка, наша задача – не дать немцам провести подготовку, перекрыть им пути подвоза строительных материалов и техники.

Вдруг речь комдива прервал ординарец, подсунувший ему лист срочной депеши прямо под руку. Генерал на секунду нахмурился, вчитываясь в строчки, и резким взмахом руки остановил совещание:

– Перерыв пять минут, товарищи офицеры. Командиров батальонов прошу остаться.

Зашумели голоса, сдвинулись самодельные скамейки из влажных неоструганных досок. Полевые командиры пошли на улицу – вдохнуть свежего воздуха, скрутить козью ножку. Некурящий лейтенант, непривычный к новому окружению, скромно встал в предбаннике, разглядывая чудом уцелевшие фотографии на стенах красного уголка. Желтые от времени фотокарточки напомнили ему родной Куйбышев и мирные вечера с бабушкой, которая пела в самодеятельном хоре.