В ожидании полнолуния. Женский роман с мужскими комментариями

Просто сюр! Театр абсурда! И в этом дурдоме мы живём.

Потом Нина Григорьевна обошла вокруг моего стула, поводила руками над моей головой и объявила, что биополе у меня очень сильное, а энергетический заряд положительный. Пожелала всяческих успехов, и на прощанье пообещала принести баночку арбузного варенья. Забавная старушка, от общения с ней настроение сразу приподнялось, я даже пожалела, что у меня уже не осталось ни одной из трёх моих бабушек. Пекли бы Митьке пирожки, варили варенье из арбузов и медитировали!

Со второй посетительницей я поговорила всего несколько минут и поняла, что это будет потрясающий материал. Конечно, тут же побежала поделиться впечатлениями с шефом.

Леденёва всегда врывалась в мой кабинет как тайфун и сообщала всё, что считала нужным, не взирая ни на присутствие посторонних, ни на отсутствие желания её слушать. Впрочем, я всегда был ей рад, даже когда она заявляла с порога: «Я буду с тобой ругаться!». А это случалось частенько. Дарья рьяно отстаивала интересы трудового коллектива, априори считая, что я в обязательном порядке стремлюсь их ущемлять.

– Шеф, ты только послушай эту историю. Представь, некий Иван Иванович, мужчина лет сорока, знакомится с двадцатилетней девицей и начинает наведываться в дом её матери. И наведывается этак лет двадцать подряд. За это время та девица, Валентина Земченко, рожает ему двоих сыновей, старший из которых уже служит в нашей доблестной армии. Жениться на Валентине Иван Иванович не собирался, поскольку ещё до знакомства с ней проживал с женщиной своих лет, с которой тоже официально не был зарегистрирован. Детей у них не было. И вот Иван Иванович умирает. После него остаются две нерасписанных вдовы и двое незаконнорожденных детей, которым он всё обещал, но так и не удосужился дать свою фамилию. Ну, каков мужик, а! Двадцать лет сновал между городом и деревней, одну бабу имел для души, другую для обзаведения потомством, и умер холостым.

– Ну, что сказать? Повезло!

– Теперь слушай дальше. Валентина, женщина деревенская, как по месту жительства, так и по душевному складу, всё же понимает, что детям надо дать имя. Она отправляется в суд, и суд признаёт Ивана Ивановича отцом детей, как и их право носить его фамилию. Тогда Валентина пытается договориться с другой вдовой, Ниной Сергеевной, чтобы та поделилась с детьми наследством покойного. Причём, не претендует ни на трёхкомнатную квартиру Ивана Ивановича, ни на другое имущество. Просит только автомобиль «Ниву», утверждая, что машина была куплена на деньги, которые она вместе детьми и приходящим мужем заработали за несколько лет на бахче.

Нина Сергеевна, в отличие от Валентины, женщина образованная. Она подаёт в суд исковое заявление, в котором просит отменить давно вступившее в законную силу решение об установлении отцовства, несмотря на то, что по этому делу она никак не может проходить заинтересованной стороной. И районный суд выносит такое решение! Представь, в «Определении» так и написано, что признание мальчиков детьми Ивана Ивановича противоречит интересам гражданки такой‑то! Сильная котлета?

– Сильная. Зови сюда свою Валентину, кассационную писать будем.

И Чернов тут же принялся что‑то строчить, а я отправила к нему Валентину с её бумажками, села за компьютер и набрала заголовок будущего материала: «Как холостой всю жизнь Иван Иванович стал после смерти мужем и отцом».

Вечером я ждала звонка от Антона, просматривая материалы очередного дела. Было что‑то около семи, когда в мой кабинет вошёл шеф и уселся напротив:

– Дома не ждут?

– Я‑то никогда не отличалась примерностью в семейной жизни, а у вас дети не плачут? Да и водитель наш, наверное, уже заснул на заднем сидении.

– Я отпустил сегодня машину.

– И как же вы, Андрей Дмитриевич, вдруг да на общественном транспорте, как простой советский человек?

– И сам не знаю – как. Иди сюда!

– Я и так здесь.

– Ты – через стол. Подойди ко мне.

Я обошла стол:

– Что такое?

– Ничего такого, – и меня попытались поцеловать.

Только попытались, потому что я вывернулась и отскочила в сторону, отирая щеку от оставленного на ней влажного следа. Вытащила из пачки сигарету, прикурила и отошла к окну. Меня молча обняли сзади и развернули к себе. В таких ситуациях я обычно теряюсь, и потому сразу же начинаю грубить:

– Что ж такое‑то? Никак захотелось?

– Давно хочется, – кажется, он поставил мировой рекорд по скоростному расстёгиванию кофточек с большим количеством пуговичек.

– Слушай, ты совсем с ума сошёл! Что ты делаешь? У нас всегда были такие прекрасные отношения.

– Не вижу причин, по которым они должны испортиться.

– Мы – друзья, и нечего всё портить этими глупостями. Не заводила я ещё служебных романов со своим шефом!

– Так заведи.

Я уже устала вырываться из его рук, которые, кажется, были повсюду и в количестве гораздо больше двух, и пригрозила:

– Уволюсь!

– Хорошо, я подумаю, в каком качестве – журналиста или женщины – ты мне важнее.

– Подумай. Предупреждаю сразу, что ты мне как шеф нравишься гораздо больше.

– А как мужчина?

– Никак.

Раздался телефонный звонок, и Антон сообщил, что будет через полчаса. Я надела плащ и, выходя, суровым, как мне показалось, голосом, сказала шефу: «До свидания». Он улыбался. Но когда шёл несколько минут спустя к трамвайной остановке (меня он не заметил) лицо у него было разнесчастное.

Да, наверное, разнесчастное. Только я её заметил, но прошёл мимо. Стоит себе у входа в бар в сером плащике и ждёт неизвестного мне человека, с которым проведёт вечер, а может, и ночь. Это было весьма обидно: почему не со мной? Мне всегда нравилась эта женщина, с первого момента, как я увидел её пять или шесть лет назад, когда она пришла устраиваться на работу. Но я никогда ничего себе не позволял. Во‑первых, не в моих правилах заводить романы на работе, а во‑вторых, она всегда была вместе с Сергеем. Я же видел – там такая любовь, что нечего и соваться.

Только однажды я пригласил её пообедать после завершения судебного процесса, на который мы выезжали вдвоём, и повёл в какое‑то кафе, но это был просто обед, и всё. На обратном пути, пользуясь давкой в троллейбусе, я прижимался к ней, но она не реагировала, болтала что‑то отвлечённое, и неуместность моих заигрываний была слишком очевидна.

А с тех пор, как я понял, что с Сергеем у них больше ничего нет, зато появляются какие‑то мальчики и увозят её, я был просто вне себя. Но в тот вечер я не строил никаких дальнейших планов. Просто вспоминал ощущение от прикосновений к её телу, нежность её кожи, и хотел почувствовать это ещё и ещё.