В ожидании полнолуния. Женский роман с мужскими комментариями

Антон приехал только через час, когда я уже была окончательно замёрзшей и оголодавшей, и мы поехали к Лесе. Антон, как обычно, останавливался у каждого коммерческого ларька и приносил то чипсы, то джин с тоником, то пиво, то сигареты. В общем, всё самое вкусное и вредное.

– А ко мне сегодня мой шеф приставал, – похвасталась я бодрым голосом, хотя мысль эта всю дорогу меня угнетала. В последнее время жизнь как‑то устоялась, и не хотелось ничего менять. Эта лишняя головная боль была ни к чему. – Забавно, что я рассказываю об этом тебе?

– Я ж у тебя на правах подружки… А как пристаёт?

– Однозначно.

– Я тебе давно говорил: бросай ты свою работу. Твою зарплату я тебе и так буду выплачивать.

– Богатенький ты мой Буратино.

– Серьёзно. Я же в день имею столько, сколько ты в месяц.

– Конечно. Как простой российский мент. А чем я буду заниматься целыми днями?

– Обеды варить и меня ждать. Ты ж моя вторая жена, а будешь первая.

Меня всегда умиляло, как классно мужики принимают решения. Неужели он всерьёз мог предположить, что я выйду за него замуж? Интересно, мой сын при этом брался в расчёт? И почему мужчина считает, что если женщина с ним спит, то самое заветное её желание – сочетаться с ним законным браком? Но в таких ситуациях лучше не возражать – обид не оберёшься. В конце концов, не сегодня же под венец тащить собираются, пока только выпить и заняться сексом. И это правильно.

 

Ужас, летящий на крыльях ночи

 

Всё следующее утро я провела за правкой материала моей сотрудницы, с которой мы делили один кабинет на двоих. Журналисткой Людмила была никакой и учиться ничему не желала, считая, что ей за глаза хватает её кулинарного техникума и двухмесячных курсов рабочих корреспондентов. Конечно, хорошо писать не научишь ни в одном вузе, (это либо есть у человека, либо этого нет), но общеобразовательный уровень этой девицы был любимой темой редакционных анекдотов. А чем она была хороша, так это умением проникнуть туда, куда никого не пускают, и разговорить тех, кто никаких интервью давать не собирался. Потом надо было только сесть и сделать из её многословных излияний нормальный журналистский материал.

Я с тоской взирала на шестнадцать мелким подчерком исписанных страниц, соображая, как бы безболезненнее оставить из них пять, чтобы сделать это чтиво удобоваримым. Считается, что хороший редактор любой материал может сократить вдвое, потом эту половину ужать до заголовка, а заголовок изменить. Я не так сурова, но заголовок уже изменила. Люда сидела напротив, грызла карандаш и с тоской смотрела, как я выбрасываю из текста один абзац за другим.

– Господи, что это за фраза «СПИД – панацея ХХ века?» Ты бы хоть словарь открыла что ли! Я после прочтения твоих текстов начинаю сомневаться в собственных умственных способностях.

– «Панацея» не подходит, да? А «ужас»?

– Если только летящий на крыльях ночи. Этот абзац тут вовсе не нужен.

Вошла некая Смирнова. Это была сексуально озабоченная и совершенно квадратная дама лет сорока в истерической шляпке. Она принесла мне очередной опус, а я вернула ей предыдущий. Их не печатала ни одна редакция, но она не обижалась и продолжала разносить свои творения; иногда забывала, что куда раздала, и ко мне попадали те же так называемые «статьи» по третьему кругу. В последнее время она писала «Записки мадам Коллонтай», в которых выражала свои взгляды на российскую правоохранительную систему.

Не могу сказать, чем именно не устраивала современную Коллонтай работа наших правоохранительных органов, потому как попросту и читать не стала текст, который начинался словами: «До каких пор…». Но вежливо объяснила, почему редакция не может в данное время использовать её труды, и мадам удалилась, весьма удовлетворённая нашим общением.

– Ох, и надоела мне эта мадам Коллонтай! – сказала я.

– Какая странная у женщины фамилия, – заметила Люда.

– Чего тут странного? Смирнова – она и есть Смирнова.

– А разве её фамилия – не Коллонтай?

Это было уже слишком. Я только было собралась просветить Люду о роли мадам Коллонтай в истории Советской России, как в дверь кабинета постучали. Стук был какой‑то неуверенный и робкий, будто мышка поскреблась. Такой же неуверенной в себе выглядела и пожилая женщина в чёрном плаще с капюшоном, проявившаяся на пороге. Она взглянула на меня, потом на Людмилу, затем устремила взгляд в пространство между нами и именно у него нерешительно спросила:

– Дарья Дмитриевна?

– Это я. Проходите, пожалуйста, присаживайтесь, – предложила я, указав посетительнице на стул.

Она присела и принялась теребить растрескавшиеся от старости ручки своей старомодной сумочки, которую держала на коленях. Я ждала, пока женщина объявит о цели своего визита, и смотрела на неё выжидающе и одобряюще. И она, собравшись с мыслями, наконец, неспешно произнесла:

– Я – Антонина Петровна Горелова. У вас мой сын Алексей художником работал. Вот мне и посоветовали к вам обратиться. Вопрос квартирный. Вы уж, извините, на адвоката денег нет, может, вы что‑нибудь посоветуете.

Это так понятно, хотя и возмутительно! Люди заставляют журналистов вникать в свои проблемы, за решение которых юристам надо платить. При этом обращающиеся за помощью искренне считают, что время, которое они отнимают у журналиста, как и его интеллект, ровным счётом ничего не стоят.

– Рассказывайте, – я взглянула на женщину с сочувствием и в очередной раз вспомнила нарисованную «Мёртвую петлю», свою последнюю беседу с Лёшей и длинную линию жизни на его руке, которая оказалась обманчивой.

– Что и рассказывать‑то, не знаю! Сына похоронила и без крыши над головой осталась. Моя квартира теперь уже не моя, – Антонина Петровна всхлипнула, и я испугалась, что сейчас она ударится в слёзы, как это часто бывает с посетителями, которые собираются поведать о своей беде. Опыт, сын ошибок трудных, подсказывал, что в таких ситуациях лучше попытаться не допустить наступления истерики, чем потом долго и нудно человека успокаивать, и вопросы посыпались на бедную женщину как конфетти на новогоднюю ёлку:

– Квартира была куплена или получена? Кто в ней прописан? Была ли она приватизирована? Каким образом вы лишились жилья? Имели ли место сделки продажи, дарения, залога? Кто на данный момент проживает в вашей квартире? Расскажите подробно всё с самого начала, только конкретно и по существу.

Мой ход оказался тактически верным, Антонина Петровна не разрыдалась, а лишь глубоко вздохнула и начала рассказ: