В ожидании полнолуния. Женский роман с мужскими комментариями

Несколько дней в связи с переездом я не выходила на работу. А когда появилась в родном коллективе, шефа застала в компьютерном зале. Он обсуждал с Вадимом особенности воспитания собак различных пород. Я присела на подоконник и стала слушать, а Чернов продолжал, как ни в чём ни бывало, будто и не заметил моего внезапного появления.

У Андрея был огромный мраморный дог, и сейчас он рассказывал, как однажды пришлось здорово отходить псину палкой, поскольку та стала кидаться уже не только на чужих, но и на своих. Чернов был добрым человеком, и мне трудно было представить его, лупящим почём зря бедного пса. Впрочем, и суровым шеф, если надо, тоже быть умел.

– Зато теперь собака знает, кто в доме хозяин, – завершил Андрей рассказ.

– Это, конечно, ты? – спросила я.

– Почему я? Моя Ирина. Как закричит своим визгливым голосом – все сразу по местам, – рассмеялся Андрей.

И я подумала, что он не любит свою жену. Голос любимой никогда не кажется визгливым.

– А я себе котёнка завела, – похвасталась я. – Совсем крохотулечка. Назвали Баксиком, чтобы в новом доме деньги водились. Сиамский. Вчера купили с Митькой на рынке. Ребёнок так рад! Только почему‑то наша киска не ест ничего: ни молока, ни колбасы.

– А, может, он ещё и лакать не умеет, – подал идею Вадим.

Такая мысль не приходила мне в голову.

– Его надо из пипетки кормить, – сказал Андрей. – Кот или кошечка?

– Конечно, кот! В моём доме может быть только одна‑единственная женщина – это я!

– Ты лучше квартирой похвастайся, «единственная женщина», – рассмеялся Андрей.

И я принялась хвастаться квартирой, а когда Чернов, вызванный секретарём, вышел, без всякого перехода спросила у Вадима:

– Слушай, а ты был на похоронах нашего Лёши Горелова?

– Был. А чего ты вдруг вспомнила?

– Видишь ли, тут ко мне Лёшина мама приходила. Там какая‑то тёмная история с квартирой. Я тут завертелась со своим переездом, а надо бы взяться за это дело… Скажи, а как выглядел Алексей в гробу?

– Что значит, как выглядел? Гораздо хуже, чем при жизни. Ты, наверное, имеешь в виду, не был ли он изуродован? Да вроде не очень. Его в морге загримировали. Но лоб был закрыт такой церковной бумажкой…

– А его жена?

– Она выглядела гораздо лучше, чем Лёша, – ухмыльнулся Вадим. – Маленькая такая, худенькая, черноглазая, черноволосая… Я её немного знаю, несколько раз встречал вместе с Лёшей в городе.

– Была она похожа на убитую горем вдову?

– Я не очень представляю себе, как должны выглядеть убитые горем вдовы. Ну, плакала, конечно, как и все родственники. Даша, я не очень сильно тебя огорчу, если сообщу, что на «весёлую вдову» Оля явно не была похожа?

Я рассмеялась:

– На такой эффект я и не рассчитывала. Вадим, ты помнишь, к нам приходили Лёшины сослуживцы с его основной работы и просили увеличить фотографию? У тебя не осталось дубликата?.. Кстати, а где Алексей работал?

– Работал он в цеху по производству сувенирной продукции. А снимок должен у меня храниться в файле. Сейчас распечатаю. А ты никак сочиняешь очередную криминальную историю?

– Да что там сочинять‑то! Эти истории сама жизнь через день на ремень преподносит – только успевай записывать!

Я вошла в свой кабинет со скоросшивателем и чёрно‑белой фотографией в руках и полной сумятицей в голове. Лёша смотрел на меня своими большими, почти круглыми глазами, слегка скривив в вынужденной улыбке тонкие губы, и словно вопрошал: ну, и что ты теперь будешь делать? Мне показалось, что на его простоватом лице явно проступает печать смерти, обстоятельства которой он унёс с собой в могилу. Впрочем, ранее мне казалось, что жить он будет до ста лет. А что я буду делать, пока не знала.

Для начала решила навестить Ольгу Горелову. Повод для визита к вдове я уже придумала. В скоросшивателе, который я забрала из шкафа, стоящего в компьютерном зале, хранились Лёшины рисунки и та самая книжечка о хиромантии, по которой мы с ним собирались гадать во время нашей последней встречи. Я перебрала выполненные чёрной тушью рисунки – большая их часть уже была опубликована на страницах «Судного дня» – и отложила в сторону «Мёртвую петлю» и «Дремлющего Льва», которых Лёша рисовал специально для меня.

Адрес бывшей Лёшиной квартиры был записан в договоре дарения, номер телефона нашёлся в моём ежедневнике. Я набрала шесть цифр и, услышав «да», произнесённое женским голосом, опустила трубку на рычаг. Сочла, что незачем договариваться о встрече, поскольку неожиданное посещение журналиста произведёт на Ольгу больший эффект. Если вообще произведёт. По крайней мере, я не хотела оставлять ей шанса уклониться от встречи со мной или хотя бы подготовиться к ней.

Я поднялась пешком на третий этаж кирпичного дома и, не обнаружив звонка, постучалась в массивную дубовую дверь. Мне открыли, не спрашивая, кто там, и я оказалась лицом к лицу с хрупкой девушкой, по‑видимому, только что запахнувшей на себе халатик, который она неловко пыталась перевязать пояском, отступая вглубь прихожки и не предлагая мне войти.

– Дарья Леденёва, – представилась я. – Ваш… Алексей работал у нас в редакции, и недавно я наткнулась на папку с его рисунками. Я подумала, что, наверное, должна принести их вам. Это же память о… об Алексее, – я почему‑то не смогла произнести слово «муже», не зная, надо ли при этом добавить «бывшем».

– Спасибо, – ответила Ольга несколько растерянно и протянула руку за папкой.

Но, я, заметив, что «через порог нехорошо», шагнула в прихожую и только потом отдала ей скоросшиватель. Первое, во что уткнулся мой взгляд, была ярко‑синяя мужская куртка, на спине которой золотистой нитью выткан широко раскинувший крылья и раскрывший мощный клюв грозный орёл. Куртка висела поверх другой зимней одежды, выступая далеко вперёд, будто её совсем недавно накинули на металлический крючок. У Лёши я такой не видела. Под «орлом» стояли чёрные мужские полуботинки с заострёнными носами. Я прикинула: размер, скорее всего, сорок третий. Великоват для невысокого Лёши. Итак, у Ольги был гость, и находился он за закрытой дверью одной из комнат, ибо на хорошо просматривавшейся из коридора кухне никого не было.

Проследив за моим взглядом, Ольга явно занервничала и, откинув за спину прядь чёрных, несколько взлохмаченных волос, произнесла:

– Извините, я вас не приглашаю, я тут приболела немного, в поликлинику собиралась сходить.

– Я уже ухожу.

Если она и собралась к врачу, то это, скорее всего, должен быть узкий специалист, а точнее, гинеколог. У такой худышки, каковой являлась Ольга Горелова, не могло быть настолько выдающегося животика, если, конечно, она не была беременной. Месяца четыре, не меньше, определила я на глазок и прикинула, что, судя по срокам, отцом будущего ребёнка вполне мог являться Алексей. Но почему тогда Ольга ничего не сказала об этом бывшей свекрови, не порадовала бедную женщину известием о том, что, потеряв сына, она скоро обретёт внука? Если бы Антонина Петровна знала о беременности Ольги, она сказала бы мне об этом. По крайней мере, не произнесла бы фразу о том, что «квартира чужой девочке досталась».