В тени веков. Погребённые тайны (Том I)

Иногда Фес хотел, чтобы тот день, когда он совсем мальчишкой оказался на пороге пристанища Тавана, изменился, и перед ним тоже захлопнулись бы двери. Но его впустили тогда, как желанного гостя, которого долго ждали. И если бы Костяной знал заранее, что его ждет в стенах Оплота Ночи – так звалось бывшее святилище, где обосновался Желтоглазый, – то ни за что не переступил его порог, и даже не приблизился к нему. Однако чему суждено было случиться, случилось, и угрюмое каменное пристанище чернокнижника стало для тогда еще наивного и юного Клефеса темницей на многие зимы. И то, что теперь красовалось у него на спине, являлось делом рук Тавана, его диких экспериментов, которые едва не убили Феса. Придя проситься в ученики, он стал узником и жертвой. Не сразу, нет. Какое‑то время старец присматривался с шустрому и нахальному мальчугану, стремившемуся овладеть темным искусством, будто играл в понятную лишь ему одному игру. В самом начале он даже обучал, посвящал в некоторые хитрости и тонкости своего мастерства любопытного юнца, давал пользоваться своей библиотекой и даже позволял изучать самые редкие книги и письмена. Иногда Желтоглазый разрешал мальчику наблюдать за тем, как смешиваются травы и настои, как они превращаются в смертельные зелья и яды через невнятно звучащие заклинания, что нашептывал чернушник. Но в какой‑то момент и без того уже захлопнувшаяся ловушка закрылась на крепкий замок, и Фес в одно мгновение превратился в пленника жестокого и равнодушного к чужим страдания и мучениям безумца. И никакие мольбы на него не действовали, никакие слезы не смогли разжалобить сухое и черствое сердце, а плакал юный Клефес в первое время много, что, скорее, раздражало чернокнижника. Но он не спешил избавляться от шумного ребенка, ведь на него, на зарытую глубоко внутрь энергию у Желтоглазого имелось столько планов на тот момент, и было бы глупо с его стороны не воспользоваться таким «подарком судьбы». Потенциал в Фесе оказался настолько велик, что его хватало практически на все немыслимые опыты с заклятиями и колдовством, над которыми Таван просиживал долгие месяцы и годы в прошлом, тщательно подбирая формулы. Этот на вид хрупкий мальчишка оказался сильнее и выносливее всех тех несчастных, что попали в Оплот Ночи до него за многие утекшие луны, и их участь нельзя было назвать завидной. Все они едва выдерживали месяц‑два, потом умирали: кто от заклинаний, кто от ядов, кто сходил с ума и сводил счеты с жизнью любыми доступными способами. Но с Фесом все сложилось иначе, и старик даже удивлялся порой, откуда в щуплом двенадцатилетнем юнце столько стойкости и живучести. Таван стал буквально одержим желанием разгадать этот самый секрет, посчитав, что в его сети попался не просто очередной пленник и материал для опытов, а нечто совершенно особенное. Он чувствовал, что не ошибся в мальчишке, не ошибся в том, что ощутил в день его появления на пороге пристанища – голос в голове не обманул. Иногда Фес слышал, как Желтоглазый невнятно бурчал себе под нос о какой‑то силе и источнике, о том, что «надо ее вытащить наружу» – эти слова особенно запомнились Клефесу, но тогда он не понимал, о чем болтал чернокнижник. Однако вскоре все открылось, и эксперименты и издевательства стали более изощренные и жестокие, они несколько раз подводили Костяного к той самой последней черте, переступив которую уже можно не вернуться назад в подлунный мир. И то, что сейчас красовалось на спине у Феса, как раз было одним из тех ужасов, что сотворил чернокнижник, а если точнее – последним. Неизвестная печать, вырезанная изогнутым ритуальным ножом прямо на коже, и оставившая после себя ужасные раны в самом начале и грубые рубцы потом, которые иногда кровоточили, будто никогда до конца так и не заживали, содержала в себе странную силу. Однако о ее природе Клефесу так ничего и не удалось узнать: проведя не один год в заточении, в один подходящий момент, когда пришел в себя и оклемался, он сбежал из Оплота Ночи. Сделать это было непросто, ведь за ним постоянно наблюдал Желтоглазый, и жуткий символ причинял нестерпимую боль, от которой хотелось выть и кричать. Его тело прожигало насквозь незримым пламенем, пекло кожу, внутренности, жар почти всегда окутывал Феса, от чего его трясло в лихорадке. И все же он нашел в себе силы суметь ускользнуть и покинуть логово чернокнижника, хоть и был вымотан, изранен, полураздет. Тогда ему не представлялось важным, куда пойдет, встретится ли кто на пути, заберет ли его тело с дороги какой‑нибудь случайный странник, упади он замертво, а важно было, что он наконец вернул себе свободу. Минуло уже десять лет с того дня, Клефес даже научился использовать силу печати, хоть по‑прежнему не знал до конца, что она в себе таит, но то самое чудовищное мгновение оставалось по‑прежнему свежим в памяти Костяного Феса, точно все это произошло только вчера.

– И куда же мы двинем сейчас, а? – парень недовольно скривился, продолжая пристально смотреть на главаря, ожидая от того, хоть какого‑то внятного ответа.

Манрид же тем временем, продолжая покрывать весь белый свет и создателей отборной бранью, нервно хлопал по своим одеждам, пытаясь отыскать в потайных карманах то, что осталось от оружия, то, что, он надеялся, не стащили.

– Да‑а, – довольно протянул рыжебородый, вытащив из‑под крепких ремней на бедре кинжал с широким и дважды изогнутым клинком, на рукояти которого красовался знак в виде черного скорпиона.

Этим кинжалом из весьма редкого металла Железный Кулак дорожил так же, как когда‑то и предыдущий хозяин, глава одного знатного дома на юге Кордея, чей символ и украшал некогда родовую реликвию. Разумеется, по доброй воле никто не расстанется с ценной именной вещью своей семьи, так было в одно время и с клинком, а уж как плата за что‑то – и вовсе звучит дико. Но при каких обстоятельствах и из‑за чего Манриду он достался, точно никто не знал, кроме самого бандита, было известно лишь одно: этим же самым клинком был убит бывший владелец, а титулованная богатая фамилия исчезла с лица земли, будто ее и не бывало вовсе. Потому‑то главарь несказанно обрадовался тому, что вещица осталась при нем, уже не заботясь об украденном оружии.

– Так что? – не унимался Фес. Его порядком достало происходящее, и, пожалуй, он был единственным из шайки, кто мог не скрывать злобы и раздражения ни по одному из поводов.

– Возвращаемся в логово, ловить уже нечего, – жестко отрезал рыжебородый, убирая кинжал за пояс, – у нас и без того хватает дел, и вам, кажется, о них стоит напомнить.

– Назад? Совсем рехнулся?! Мы просрали столько времени, чтобы просто взять и повернуть назад?! А как же золото, о котором ты трепался? – тут остатки банды, услышав, как один из них начал возражать и упомянул золото, стали сначала неуверенно роптать, а затем и в полный голос возмущаться. Даже те, кто продолжал страдать от тумана в голове и не помнили себя, открыли свои рты и подключились к общему негодованию. Всем хотелось денег, легких денег за пустяковую, как им казалось, работенку, и они наперебой стали орать, что надо дойти до назначенного места – вдруг дело увенчается успехом.

– Нас уже никто не будет ждать там, когда мы туда явимся, идиоты, и никаких денег не получим! Вы хотите притащиться к пустому посту, где нас встретит только ветер во дворе и местные жители? Давайте, валите тогда туда одни, мне же своего времени жалко и есть дела поважнее, чем гоняться за давно убежавшей лошадью, – рявкнул Манрид, побагровев от злости. Он не привык, чтобы ему перечили, но больше всего не терпел, когда его же приспешники начинали что‑то требовать от него. – Те люди, с которыми был уговор, не какие‑то мелкие мошенники, имеющие дело с каждым встречным и просиживающие свои штаны сутками в ожидании кого‑то, вдолбите это себе в свои безмозглые бошки!

Оглушающе громкий голос рыжебородого прозвенел в ушах у каждого и через мгновение в воздухе повисла тишина.

– А может, все же рискнем? Да, вероятно, ничего не выгорит, но и терять уже нечего, зато хотя бы не останется никаких сомнений, и не будет потом грызни между нами, – послышалось из угла комнатушки, и все тут же перевели свое внимание туда. На груде досок сидел самый неприметный член из всей банды, о существовании которого, как бы странно ни звучало, порой даже забывали, но только не тот, кто его всего четыре месяца назад привел в шайку. Тот, кто теперь стараниями Или и Кирта остался лежать на окровавленном снегу в горах. Парень невозмутимо ковырялся в зубах найденной щепкой и так же спокойно смотрел на главаря. – Если не проверим, то откуда можем быть уверенными до конца, что все именно так, как ты говоришь?