В тени веков. Погребённые тайны (Том I)

Дверь жалобно скрипнула, впуская в комнату Алту и Паланио, и тут же захлопнулась за ними. Уложив племянницу на кровать, Фарти принялась зажигать свечи и вытаскивать из сундука чистую одежду, то и дело бросая беспокойные взгляды на бедную девушку – та постоянно что‑то бормотала неразборчивое. Ее бледное лицо покрылось испариной, волосы налипли на лоб и щеки, глаза иногда приоткрывались, но сквозь дрожащие ресницы были видны лишь белки. Столь тревожное и по‑своему жуткое зрелище чета Фарти наблюдала не раз, хоть и давно, и всякий подобный неприятный случай и приступ вызывал опасение и встревоженность, и, конечно, пугал. И виной всему было то, что нес за собой припадок: галлюцинации, истерики, и, что самое главное – хоть и временные, но странные перемены в самой Сафир. Для посторонних они, разумеется, оставались неприметными, ведь никто не станет приглядываться к городской безумной, которая всегда была для них одной и той же. Однажды Дорей сказал супруге, что на него как будто смотрела глазами Сафир непонятная пустота и нечто неприятное, колючее, давящее, то, чего никогда не было в ее мягком от природы взгляде. И Алта сама увидела это в тот давний раз, и сейчас она мысленно молила всех богов, все силы, чтобы ее племянница осталась прежней.

– Мама?..

– Что ты, это же я, твоя тётушка, – встрепенулась трактирщица, решив, что девушка пришла в себя. Но не успела она и начать объяснять все, что произошло, как сразу же осеклась.

– Что… что я должна сделать? Для него?.. Кто идет за мной, мама?… Три неба. Три огня…

– Милосердные небеса. Бедная девочка, все пройдет, потерпи только. Боги, Рия, что же с твоей дочерью такое? Ах, если бы ты была сейчас здесь, то многое смогла объяснить нам. Что же за напасть такая с тобой, вами всеми приключилась?

Алта просидела в беспокойных думах до глубокой ночи у постели Сафир, которая все же успокоилась и забылась крепким сном, более не терзаемым кошмарными видениями и бредом. Однако ее вид по‑прежнему оставался болезненным, слабость и усталость покоились на юном лике, и это не удивляло нисколько, учитывая недавние обстоятельства, но волнение от этого не уменьшалось. Несколько раз в дверях показывался Дорей, тихо заглядывавший в комнату, чтобы проверить домашних, шепотом спрашивал, как чувствует себя Сафир, и звал супругу спать. В конце концов, выбившись из сил и почти сдавшаяся навалившейся дремоте, Фарти оставила племянницу одну, поддавшись уговорам мужа.

– Ничего не случится, будь спокойна, – голос Дорея убаюкивающе шелестел в тиши и полумраке, – она же уснула, и все обойдется до утра. А завтра можно наведаться в храм к Ингиру, он обязательно подскажет, посоветует чего. А пока, тебе надо выспаться, иначе так заболеть недолго.

– Ты прав, – тяжело вздохнув, Алта укрылась одеялом и прильнула к плечу супруга. – Только вот…

– Нет, никаких "только", лучше засыпай, оставь все думы на завтра.

Остаток ночи прошел тихо и мирно, вопреки опасениям тётушки, так и не успевшей провалиться в глубокий сон, который под самое утро и вовсе рассеялся. За окном все еще стояла темень, которая неторопливо окрашивалась холодными предрассветными сумерками, и было совершенно очевидно, что немногочисленные гости, снявшие комнаты, еще спали. Так считала Алта, пока ее чуткий слух не уловил скрип досок и осторожные шаги, будто кто‑то крался мимо их с Дореем спальни. Затем раздался грохот и все вновь затихло.

– И что это ты тут делаешь в такую рань? – в дверях нарисовалась Фарти, сложив руки на груди и мягко улыбаясь, так, будто поймала кота за кражей рыбы с кухни. Свежий и бодрый вид племянницы, ее сияющие глаза без тени усталости развеяли вчерашние тревоги, однако женщина все же подозвала девушку к себе – хотелось получше убедиться, что недомогание отступило.

– Я собралась спуститься вниз, в поварскую, чтобы немного подкрепиться – страшно проголодалась. Не понимаю, правда, почему, ведь ложилась вчера не на пустой желудок… наверное. Ничего не помню что‑то, – Паланио растеряно пожала плечами. – А что вчера было со мной? Помню только то, что ходила к мадам Равии, помню, как гуляла в порту… ой!

– Что такое?!

– А где ткань, которую я купила? При мне же были свертки… там был и подарок от хозяйки лавки.

– Это все, что тебя волнует? – Алта положила руки на плечи девушки. – Послушай, вчера тебя привели домой, не сама пришла, и ты была не в себе, и очень напугала нас всех.

– Всех? – нахмурилась Сафир и настороженно посмотрела на тётю. – Кого всех?

– Меня, Дорея, того, кто тебя привел, – женщина поспешила исправиться, поняв, что сболтнула лишнего. – Твой недуг, он… скажи, ты совсем‑совсем ничего не помнишь?

На прозвучавший вопрос Паланио лишь отрицательно покачала головой и тут же задумалась, будто засомневалась в своем безмолвном ответе. Трактирщица же решила, что нечего беспокоить бедняжку рассказами и подробностями о том, чем та бредила, что говорила, будучи в туманном помешательстве и темном наваждении, и потому умолчала об этом. Забылось, и ладно, ни к чему выспрашивать, напоминать и сеять недобрые семена в без того нездоровом рассудке, ведь они могут дать губительные ядовитые ростки, которые едва ли завянут.

– Тебе сегодня не стоит выходить за порог, а еще лучше – не бродить по таверне. Набирайся сил и отдыхай, без твоей помощи мое заведение точно не развалится.

– Но почему? А как же работа?

– Я все сказала, считай, это мой наказ, и не вздумай ослушаться, – лицо Алты внезапно накрыла тень нешуточной серьезности, а голос стал холодным и каким‑то чужим. Такие изменения в мягкой и приветливой тётушке случались крайне редко, и если они происходили, то Сафир точно знала, что лучше не перечить и делать так, как велено.

– Тётя Алта, а кто меня привел?

– Сын Нута, и счастье, что хоть он помог и не оставил тебя блуждать где‑то, другие бы точно так и поступили, – Фарти презрительно ухмыльнулась и посмотрела куда‑то в сторону. – И что с людьми такое, вообще, творится, одним богам ведомо.

Многие горожане были неплохими людьми, совсем неплохими, с ними чета Фарти имели крепкие дружеские связи, но, увы, это дружелюбие не распространялось на Сафир, будто она являлась кем угодно, но только не человеком. И подобная неприязнь, открытая брезгливость и неприятие не то чтобы злили, а больше раздражали, будто эту черноту нельзя подавить и изничтожить всем тем, кто взрастил ее в себе и попутно заразил других. Алта не понимала, чем же так досадила ее сестра жителям Глациема, и хоть она и слыхала разные грязные небылицы о Рии, но никогда в них не верила, и предпочитала думать, что ее просто не любили. И эта нелюбовь передалась несчастной Сафир, как скверное наследство или незримое клеймо.