Вестовые Хаоса: Игра герцога
Антон Силуанович отложил рукопись на мягкий валик кресла и долго сидел, почти не моргая глядя на пульсирующий жар в печи. Пантелей – вот странность, протопил сильно, чего раньше с ним не случалось, ведь этот скряга дорожил всем, даже дровами! Было так душно, но по спине бежал противный холодок, и молодой барин ёжился, сняв пенсне и нервно потирая переносицу. Он думал о картине с золотым кротом, что висела в кабинете на верхнем этаже. Представилось, что описанный две сотни лет назад загадочный герцог стоял сейчас там, рядом с ней, в своих дорогих заграничных одеяниях, и от грозного взгляда картина ожила, и землишник сошёл с неё грузно. Вот‑вот он начнёт двигаться, ломая и круша всё в узком для него пространстве, а потом слепо найдёт путь к лестнице, съедет с неё огромной тушей, ломая ступеньки и осыпая бетонную пыль, а потом ворвётся сюда…
Ещё сам до конца не понимая как, младший Солнцев‑Засекин увидел пугающую связь между этой картиной и прочитанным о шахте и странном госте, что бывал здесь когда‑то, в забытую давно эпоху… Вспомнил он и сегодняшние занятия, слова старика, и выходило, что молва народная имела под собой какую‑то почву. И почва эта теперь будто тряслась, ходила ходуном под его старым особняком.
Антон Силуанович сжал веки, в голове кружилось. Вот он откроет глаза, а перед ним – чудовище, и его грозный хозяин.
– Уморились совсем, ваше сиятельство! – он очнулся, и увидел скучное и обвислое, как у помятого кота, лицо Пантелея. – Поднимитесь лучше наверх, там посвежее будет вам. А, если желаете, можно уже и на покой – кровать я приготовил.
– Хорошо, – не сразу ответит он, и ушёл, покачиваясь.
Рукопись осталась лежать открытой на валике старого кресла, и Пантелей, проводив взглядом барина и усмехнувшись, перевёл взгляд на неё.
***
Зимний день и не заметишь – вот, казалось бы, зачинаться только начал, солнышко проглядывает, а уже и на убыль пошёл.
– Милый человек, надобно бы нам в город поспеть, в церковь, к концу службы – но быть! – сказал спокойно человек в странном одеянии, когда вернулся.
«Неужто помолиться решил, или свечу поставить, требу какую заказать? – перебирал в голове Пётр, понукая коня. – Не похож на богомольца‑то».
Петра так и подмывало спросить о чём‑нибудь этого дивного барчука‑охотника, но заговорить он больше не смел. Так и протянулся в скучном молчании под монотонный звон бубенцов их путь до самого Лихоозёрска. И, когда подъехали к церкви, услышали они ровный, звонкий перелив колоколов в неподвижном зимнем воздухе. Укутанные бабы шли гурьбой после службы, поминутно оборачиваясь и крестясь на медовые маковки, поблескивающие на закате.
– Пожалуй, на этом отпущу тебя, мил человек! – сказал охотник, и протянул ещё одну монету. – Ловко мы управились, добрый ты оказался извозчик, таких ещё поискать!
Он перемахнул через плечо чехол, убрал ладонью льдинки с рыжих усов:
– Всё же, лучше никому не сказывай про меня, куда возил, что слышал, если слышал вообще что, конечно, – он усмехнулся. – Оно так спокойнее будет… Поверь, и мне, и тебе.
И, обернувшись у церковных ворот, добавил зачем‑то:
– Какой у тебя всё же славный конь! Как по сугробам идёт, словно зверь какой! Я уж думал, перевелись такие, только встарь и были. Береги его, а пуще того сам берегись! Если кто такой же с виду странноватый, вроде меня, да при деньгах появится тут и предложит что, откажись наотрез, мой тебе совет!
Пётр сглотнул, когда до него донеслась последняя фраза:
– А то не сносить тебе головы!
…В храме уже никого не осталось, было пусто и тихо. Свечи потушили, и густо пахло восковым дымом и ладаном. Последние закатные лучи опускались через высокие окна, высвечивая кружащиеся пылинки. Они отражались на золочёных окладах и преломлялись так, что лица святых казались чёрными.
– Вам ещё чего нужно? – с досадой и даже злостью сказал визгливым голосом дьяк Евтихий. – Служба окончена, поздно явились, мне закрывать надобно!
Фока снял лисью шапку, погладил её, словно живое существо. Дьяк пока не видел его лица, но вот охотник сделал от входа несколько шагов к центру, где на аналое стояла праздничная икона, и сухощавый церковный служитель икнул от страха, попятился:
– Нет, я как раз успел вовремя, Евтихий, сын Никиты, потомок Геласия. Я пришёл. Ты ждал меня?
***
Еремей Силуанович сжимал в своей большой, как медвежья лапа, ладони украшенную старинными вензелями плотную карточку, и удивлялся невиданному типографскому качеству:
– Сие моя визитная карточка, ваша милость! – Гвилум, окружённый внимательными, напряжёнными слугами лихоозёрского барина, сделал почтительный старомодный реверанс, при этом саркастически ухмыляясь и поблёскивая глазами из‑под чёрных бровей.
«Прям как у ворона зеньки‑то!» – подумал Солнцев‑Засекин, негласный хозяин этих мест, повертев неловко в пальцах картонку:
– Признаться, никогда ранее таких красивых и диковинных вещиц не видывал. Так вы, сударь…
– Изволю служить в должности обер‑камергера, в точности как там и отмечено…
– Признаться, мы люди простые, совсем можно сказать… В наших палестинах и не слыхивали о том, что сегодня ещё где‑то состоят на службе в таком, кхм, чине.
– Я человек не государственный, а нахожусь в подчинении у господина весьма знатного рода – благородного, известного, доложу я вам. Мой господин – великий герцог, и он имеет честь сегодня оказаться проездом в ваших краях.
– Великий герцог, надо же, ну как в сказке какой! – усмехнулся недоверчиво Еремей Силуанович, и протянул обратно визитку.
– Что вы, что вы, это вам на вечное, так сказать, пользование!
– Да, но зачем?
– Даёт возможность связаться со мной. Если я буду нужен вашей милости, и захотите передать что‑либо моему господину, просто соизвольте взять в руки сию визитку, потрите чуть, и в скорости, как только позволят мне обстоятельства, я непременно окажусь к вашим услугам…
«Ерунда какая‑то! – подумал барин, убрал визитку в карман, и посмотрел на слуг. Те недоумевали не меньше.
«Умом тронутый какой явился? Но это даже и хорошо, я уж боялся – кого ненужного принесло в такой… неудобный час», – барин не отпускал мысль о том, что в пыточной подвальной комнате висит подвешенный должник. Если тот крикнет истошно – стены массивные, вряд ли звук пробьётся, но кто знает…
