Власть меча

– Все, ради чего мы трудились, было украдено у нас, Мани, не в глазах закона, а в глазах Бога и естественной справедливости. Библия дает нам право на возмещение ущерба, если нас обманули или обокрали. Око за око, зуб за зуб. Мы вернем себе то, что у нас украли. Но, Мани, английский закон будет смотреть на нас как на преступников. Нам придется бежать, бежать и прятаться, а они начнут на нас охотиться, как на диких зверей. Мы сможем выжить лишь благодаря нашей храбрости и уму.

Манфред слегка пошевелился, глядя на отца сияющими страстными глазами. Все это звучало романтично и волнующе, и он гордился доверием отца, который обсуждал с ним такие взрослые вопросы.

– Мы отправимся на север. Там в Таганьике, Ньясаленде и Кении есть хорошие земли для фермерства. Многие из наших фолкеров уже перебрались туда. Конечно, нам придется сменить имена, и мы никогда не сможем сюда вернуться, но мы построим новую жизнь в новой стране.

– Никогда не вернемся? – Выражение лица Манфреда изменилось. – Но как же Сара?

Лотар пропустил мимо ушей этот вопрос.

– Возможно, мы купим отличную кофейную плантацию в Ньясаленде или на одном из нижних склонов Килиманджаро. Там в долинах Серенгети до сих пор бродят огромные стада диких животных, и мы будем фермерами и охотниками.

Манфред слушал, но теперь он не радовался. Разве он мог возразить? Разве он мог сказать: «Папа, я не хочу уезжать в другую страну. Я хочу остаться здесь»?

Он долго лежал без сна, когда остальные уже храпели, а костер догорел, оставив после себя лишь красные угольки, и думал о Саре, вспоминая ее бледное личико, залитое слезами, и теплое маленькое тело под одеялом рядом с ним. «Она единственный друг, который у меня когда‑либо был».

К реальности Манфреда вернул странный, тревожный звук. Он донесся из долины под ними, но казалось, что расстояние ничуть не смягчило гудевшей в нем ярости.

Его отец негромко кашлянул и сел, сбросив одеяло. Жуткий звук повторился, все нарастая и нарастая, а потом затих, превратившись в низкое рычание.

– Что это, папа?

У Манфреда побежали по коже мурашки, а волоски на затылке встали дыбом, словно он коснулся крапивы.

– Говорят, что даже храбрейший из людей пугается, когда впервые слышит этот звук, – тихо ответил ему отец. – Это охотничий рык голодного льва Калахари, сынок.

 

На рассвете, когда они спустились с холма и выбрались в долину, Лотар, шедший впереди, внезапно остановился и кивком подозвал Манфреда.

– Ты слышал его голос… а вот следы его лап.

Он наклонился и коснулся отпечатка размером с обеденную тарелку, глубоко вдавленного в мягкую желтую землю.

– Это старый maanhar – одинокий старый гривастый самец.

Лотар обвел пальцем след. Манфред и прежде не раз видел, как отец это делает, всегда касаясь следов так, словно извлекал из них какие‑то тайны.

– Видишь, подушечки стерлись, они почти гладкие, и он идет, перенося вес назад. Он бережет переднюю правую лапу, он хромой. Ему трудно добыть еду, и, возможно, поэтому он держится поближе к ранчо. Домашнюю скотину легче убить, чем дикое животное.

Лотар протянул руку и снял что‑то с нижней ветки колючего куста.

– Вот, Мани. – Он положил на ладонь Манфреда маленький клочок грубой красновато‑золотой шерсти. – Это прядь его гривы, которую он оставил для тебя.

Потом Лотар поднялся и перешагнул через след. Он повел их к широкому участку земли, увлажненному природными артезианскими источниками; трава там росла густой и зеленой, высотой до колен, и они увидели первые стада животных, горбатых, с подгрудками, почти достающими до земли, их шкуры блестели в утреннем свете.

Сам фермерский дом стоял на возвышении за источниками, прямо посреди целой плантации экзотических финиковых пальм, завезенных из Египта. Это был старый колониальный немецкий форт, наследие войны гереро 1904 года, когда все эти территории охватило восстание против расширения германской колонизации. Даже племена бондельсварт и нама присоединились к гереро, и понадобилось двадцать тысяч белых солдат и шестьдесят миллионов фунтов, чтобы подавить это восстание. И вдобавок к этому были убиты две с половиной тысячи немецких офицеров и солдат, а семьдесят тысяч мужчин, женщин и детей народа гереро были расстреляны, сожжены и умерли от голода. И этот список составил почти ровно семьдесят процентов всего племени.

Фермерский дом изначально представлял собой приграничный форт, построенный для того, чтобы удерживать наступление гереро. Его толстые побеленные наружные стены были изрезаны бойницами, а центральную башню украшали зубцы и флагшток, на котором до сих пор вызывающе развевался немецкий имперский орел.

Граф, владелец поместья, заметил их издалека, когда они еще шагали по пыльной дороге мимо источников, и выслал встречающего. Сам он принадлежал к поколению матери Лотара, но оставался подтянутым и стройным. Белый шрам, след дуэли, искривлял уголок его рта, а его манеры были старомодными и официальными. Он отослал Темного Хендрика в крыло, предназначенное для слуг, а Лотара и Манфреда провел в прохладный и темный центральный зал, где уже стояли наготове бесчисленные черные бутылки доброго немецкого пива и кувшины домашнего имбирного пива.

Пока путники купались, их одежду забрали слуги и вернули через час отстиранной и выглаженной, а обувь гостей начистили до блеска. На ужин подали нежный толстый филей и великолепные рейнские вина. К искреннему восторгу Манфреда, за мясом последовали разнообразные сладкие пироги, пудинги и пирожные, а Лотар куда больше наслаждался цивилизованной беседой с хозяином и хозяйкой. Для него было огромным удовольствием поговорить о книгах и музыке и послушать безупречный немецкий язык хозяев.

Когда Манфред уже не мог проглотить ни кусочка и ему приходилось обеими руками прикрывать рот, пряча зевоту, одна из горничных‑гереро отвела его в предназначенную для него спальню, а хозяин налил Лотару шнапса и принес коробку гаванских сигар, пока его жена хлопотала над серебряным кофейником.

Когда сигара как следует разгорелась, граф сказал Лотару:

– Я получил письмо, что вы отправили из Виндхука, и был весьма огорчен, узнав о ваших бедах. Времена для всех нас настали тяжелые. – Он протер рукавом монокль, прежде чем снова вставить его в глаз и сфокусировать взгляд на Лотаре. – Ваша святая матушка была чудесной леди. И нет ничего такого, чего я не сделал бы для ее сына. – Он немного помолчал и затянулся дымом, слегка улыбнувшись вкусу сигары, а потом добавил: – Однако…

Лотар упал духом при этом слове, всегда предвещавшем отрицание и разочарование.

– Однако меньше чем за две недели до того, как я получил ваше письмо, к нам на ранчо прибыл офицер отдела закупок, и я продал ему всех лишних лошадей. У меня осталось лишь столько, сколько необходимо нам самим.

Хотя Лотар видел не меньше сорока отличных лошадей, пасшихся на молодой траве неподалеку от ранчо, он лишь понимающе кивнул.

– Конечно, у меня есть пара великолепных мулов – крупных, сильных, – и я мог бы уступить их вам по минимальной цене… скажем, за пятьдесят фунтов.