Власть меча

Огромная туша жирафа, отчасти освежеванная и разделанная, лежала на боку. Рядом с окружавшими это место колючими кустами располагались сооруженные из веток примитивные укрытия от солнца, а сами кусты были увешаны полосами мяса и лентами кишок, сохнущими на солнце, и ветки сгибались под их тяжестью.

Все вокруг было истоптано маленькими ногами.

– Они привели женщин и детей, чтобы те помогли разделать тушу и унести мясо, – пояснила Сантэн.

– Фу! Здесь жутко воняет! – наморщил нос Шаса. – Но где они все?

– Прячутся, – ответила Сантэн. – Они уже издали заметили нас, миль за пять, пожалуй.

Она поднялась на стременах, сняла широкополую шляпу, чтобы показать лицо, и закричала на незнакомом гортанном щелкающем языке, медленно поворачиваясь из стороны в сторону и повторяя свое послание во все уголки окружавшей их безмолвной задумчивой пустыни.

– Жутковато. – Шаса невольно поежился в ярком солнечном свете. – Ты уверена, что они еще здесь?

– Они наблюдают за нами. Им некуда спешить.

Затем из земли прямо рядом с ними поднялся мужчина, так близко, что жеребец шарахнулся и нервно дернул головой. На мужчине была только набедренная повязка из звериной шкуры. Это был маленький человек, но сложенный безупречно, с изящными и гибкими ногами, созданными для бега. Твердые мышцы на его груди и животе напоминали волны песка, оставленные отливом на пляже.

Он гордо держал голову и, хотя был чисто выбрит, явно находился в расцвете мужских сил. Глаза у него были слегка раскосыми, а кожа сияла изумительным янтарным цветом и казалась на солнце почти прозрачной.

Он поднял правую руку в знаке приветствия и мира и крикнул высоким птичьим голосом:

– Вижу тебя, Хорошее Дитя!

Он назвал Сантэн ее бушменским именем, и она радостно воскликнула:

– Я тоже вижу тебя, Кви!

– А кто с тобой? – требовательно спросил бушмен.

– Это мой сын, Хорошая Вода. Я говорила тебе при нашей первой встрече, что он родился в священном месте твоего народа, и О’ва стал его приемным дедушкой, а Ха’ани – бабушкой.

Бушмен Кви повернулся и закричал в пустыню:

– Это правда, о люди сан! Эта женщина – Хорошее Дитя, наш друг, а мальчик тот самый, из легенды. Приветствуйте их!

Из, казалось бы, голой земли поднялись маленькие золотистые люди сан. Вместе с Кви их было двенадцать: двое мужчин, Кви и его брат Фат Кви, их жены и их голые дети. Они прятались с искусством диких существ, но теперь столпились, чирикая, щелкая языками и смеясь, и Сантэн спрыгнула на землю, чтобы обнять их, каждого называя по имени, и наконец подхватила двух малышей и держала их, прижимая к бедрам.

– Откуда ты так хорошо их знаешь? – поинтересовался Шаса.

– Кви и его брат – родня О’ва, твоего приемного дедушки‑бушмена. Я впервые встретилась с ними, когда ты был совсем маленьким, а мы только начали разрабатывать рудник Ха’ани. Это их охотничьи угодья.

Остаток дня они провели с кланом. А когда пришло время уезжать, Сантэн подарила каждой из женщин по горсти медных семимиллиметровых гильз, и женщины визжали от радости и танцевали в знак благодарности. Гильзы будут превращены в ожерелья, вперемешку с бусинами из скорлупы страусиных яиц, и станут предметом зависти всех остальных женщин сан, с которыми семья встретится в своих блужданиях. Кви Сантэн подарила охотничий нож с рукояткой из слоновой кости, и маленький человек тут же опробовал лезвие на своем большом пальце, хрюкнул от восторга, когда кожа разошлась, и гордо показал окровавленный палец каждой из женщин.

– Какое оружие у меня теперь есть!

Его брату Фат Кви Сантэн подарила пояс, и он тут же принялся изучать свое отражение в полированной медной пряжке.

– Если хочешь снова с нами повидаться, – вслед уезжающим крикнул Кви, – то мы будем в роще монгонго возле котловины О’чи, пока не прекратятся дожди!

– Они так счастливы, имея так мало, – заметил Шаса, оглядываясь на маленькие танцующие фигурки.

– Они самый счастливый народ в мире, – согласилась Сантэн. – Но не знаю, надолго ли это.

– А ты действительно жила вот так, мама? – спросил Шаса. – Как бушмены? Ты действительно одевалась в шкуры и ела корешки?

– И ты тоже, Шаса. Или скорее, ты ничего не носил, как и те малыши.

Шаса нахмурился, напрягая память.

– Мне иногда снится какое‑то темное место, похожее на пещеру, с дымящейся водой.

– Это термальный источник, в котором мы купались и в котором я нашла первый алмаз нашего рудника.

– Мне бы хотелось снова там побывать, мама.

– Это невозможно.

Шаса увидел, как изменилось настроение матери.

– Тот источник находился прямо в центре алмазной трубки, и теперь там главный котлован рудника. Мы все раскопали и уничтожили источник.

Какое‑то время они ехали молча.

– Там было священное место народа сан – но, как ни странно, они не возмутились, когда мы… – Она замялась, подбирая слово, но потом твердо произнесла: – Когда мы осквернили его.

– Интересно почему? Я хочу сказать, если бы какой‑то чужой народ превратил в алмазные копи Вестминстерское аббатство…

– Давным‑давно я говорила об этом с Кви. Он сказал, что священное место принадлежало не им, а духам и, если бы духи того не захотели, ничего бы не произошло. Он сказал, духи жили там так долго, что, возможно, им стало скучно и они захотели перебраться в какой‑то новый дом, как делает это народ сан.

– Все равно я не могу представить, что ты жила как одна из женщин сан, мама. Только не ты. Я имею в виду, это невообразимо.

– Это было трудно, – мягко произнесла Сантэн. – Это было так трудно, что невозможно рассказать, невозможно представить… и все же без тех испытаний и трудностей я не стала бы такой, как сейчас. Видишь ли, Шаса, здесь, в пустыне, когда я почти дошла до предела, я дала некую клятву. Я поклялась, что и я, и мой сын никогда не испытаем лишений. Я поклялась, что нам никогда не придется пережить такие ужасные крайности.

– Но тогда меня с тобой не было.

– О нет, – возразила Сантэн. – Ты был. Я несла тебя в себе на Берегу Скелетов и сквозь жар дюн, и ты был частью моей клятвы, когда я ее произносила. Мы – создания пустыни, мой дорогой, и мы выживем и будем процветать, когда другие потерпят поражение и падут. Запомни это. Запомни это хорошенько, Шаса, дорогой мой.