Во сне и наяву

– Ко мне?!!

Влад ничего не ответил, но заметно покраснел.

Я не могла поверить в то, что он сказал. Как Светка может ревновать ко мне кого‑то – с ее‑то фигурой, роскошными волосами и матовой кожей, напоминающей подернутый пушком персик! По сравнению с ней я чувствовала себя облезлой кошкой.

В марте мне должно было исполниться одиннадцать, но я по‑прежнему выглядела лет на восемь, максимум на девять. Светке недавно стукнуло двенадцать, грудь ее под свитерком приняла уже вполне заметные очертания, талия сузилась и постройнела. Она, не обращая никакого внимания на Анфису, давно красила глаза и губы, душилась какими‑то дешевыми, но сладко и вкусно пахнущими духами.

Словом, Светка была настоящая девушка, а я ручка от швабры – так она меня любила называть.

Я решила, что Влад просто болтает, чтобы меня утешить. Разговор больше не продолжался. Мне даже показалось, Влад жалеет о том, что сказал, и старается сменить тему.

Я успокоилась, мы ушли по каким‑то делам, и о Светке я вспомнила лишь вечером, когда вернулась в палату.

– Ну ты, жертва аборта, говори, где шлялась? – такими словами она встретила меня, как всегда, развалившись на своей постели.

Я молча пересекла комнату и села за стол, строго‑настрого приказав себе не отвечать ни слова. Однако та не унималась:

– Эй, как тебя там, почему не расскажешь о себе? Откуда ты такая к нам пожаловала? Из бомжатника?

Этот вопрос Светка задавала мне впервые. За привычной издевкой я уловила тщательно скрытый интерес и любопытство. Она пыталась вызвать меня на открытый конфликт, ее злило мое молчание.

Внезапно и я ощутила прилив злости. Мне вдруг страстно захотелось сцепиться со Светкой, ухватить ее за волосы и не отпускать до тех пор, пока из ее темных восточных глаз не брызнут слезы боли и беспомощности.

Конечно, в подобной схватке я едва ли вышла бы победительницей, но в тот момент в моей голове не осталось никаких разумных и сдерживающих мыслей. Я буквально клокотала от ярости, готовая броситься на свою обидчицу тот час же.

Кажется, Светка почувствовала исходящую от меня угрозу. На губах ее возникла недобрая улыбка. Она торжествовала, что сумела наконец‑то выбить меня из колеи.

– Так где тебя нашли? Под забором? – Светка одну за другой вытянула красивые, мускулистые ноги на столе, прямо перед моим носом.

Я рывком вскочила.

– Замолчи!

– Ой, как страшно! – весело захохотала та. – А если не замолчу – что тогда?

– Получишь по шее, – просто сказала я.

– Да что ты говоришь? – изумилась она. – Ну давай, попробуй. Давай, давай, смелее. – Светка спустила ноги со стола и встала напротив меня. Весь ее вид выражал высшую степень уверенности и нахальства.

– Девочки, перестаньте, – подала свой тихий голос Маринка. – Не надо, пожалуйста.

– Дай я проучу ее, – запальчиво возразила Светка, – чтобы в другой раз было неповадно.

– Не надо, Светочка, снова будут проблемы. И так уже Базариха на тебя зуб имеет. Выгонят, отправят в детдом.

– Ха, в детдом! – браво хмыкнула Светка, но пыл ее заметно поугас. – Чего мне в детдом, когда у меня жилплощадь имеется. Бабка дом на меня записала, скоро помрет, я в нем полная хозяйка буду.

– Да ты ж не одна там прописана, – рассудительно заметила Маринка, – вдруг мать явится, что тогда?

– Мать? – Светка беспечно усмехнулась. – Не явится. Она уже лет восемь как у хахалей своих проживает, те ее и кормят, и поят. А собственное чадо ей на фиг не нужно.

Светка говорила спокойно, в ее словах не чувствовалось боли. Видно, она давно привыкла считать себя самостоятельной и даже наслаждалась ранней взрослостью.

В своей браваде Светка как‑то даже позабыла о нашем конфликте – с лица ее сошло выражение угрозы, скулы перестали напрягаться, глаза – воинственно щуриться.

Мы по‑прежнему стояли нос к носу, готовые к стычке, но между нами уже не было заряда ненависти, как минуту назад.

Первой окончательно остыла Светка.

– Чего вылупилась? – Она криво улыбнулась и плюхнулась обратно на постель. – Радуйся, я сегодня добрая. Да и Маришке спасибо не забудь сказать.

– Не буду я никому говорить спасибо, – тихо, но твердо произнесла я, ожидая, что Светка тотчас же вскочит. Но той, видно, было лень, а может, и боязно – она пошарила под подушкой, вынула оттуда жестяную коробочку из‑под леденцов, служившую ей косметичкой, раскрыла ее и принялась сосредоточенно подводить губы ярко‑красной помадой, начисто забыв о моем существовании.

С этого дня Светкина агрессия в мой адрес немного поубавилась, но я знала: она продолжает люто ненавидеть меня, затаившись, ожидая подходящего момента, чтобы нанести сокрушительный удар.

 

9

 

Легко научившись носить неудобный, сковывающий тело корсет, я с величайшим трудом постигала обыкновенную школьную учебу.

Шофер Геннадий Георгиевич не врал, когда говорил, что в интернате свои собственные педагоги. Это действительно было так: воспитанники занимались прямо в интернате, в специально оборудованных классах, где парты и стулья заменяли стоячие конторки – с травмами позвоночника нельзя было долго находиться в сидячем положении.

Впервые я посетила класс примерно через неделю после своего поступления в интернат. Шел урок русского языка.

В комнате занималось сразу два класса, третий и четвертый, в каждом было человек по десять, не больше – число интернатских воспитанников не превышало сотню.

Третьеклассники располагались в левом ряду, четвероклассники в правом. Доска тоже разделялась надвое: слева было написано одно задание, справа другое. Посередине класса ходила молодая симпатичная учительница и поглядывала попеременно в каждую тетрадку.

Узнав, сколько мне лет, она отправила меня в правый ряд, как раз в тот, где находился Влад. Я тупо глядела на доску и не понимала ровным счетом ничего. Читать я умела благодаря Макаровне, давным‑давно научившей меня складывать буквы в слоги. Но вот все остальное…

Из своего недолгого опыта учебы в первом классе я смутно помнила про существительные и прилагательные, этим мои знания и ограничивались.

Минут пять я провела в созерцании написанного на доске задания, покусывая кончик выданной мне шариковой ручки. Влад, почувствовавший, что дело неладно, обернулся со своей парты‑конторки и попытался было что‑то втолковать мне, но тут подоспела учительница.