Все оттенки черного

Иногда, после смены, они с женой брали семечки, пару бутылок недорого вина, приходили к своему детскому садику и садились на лавочку неподалёку. Им нравилось мечтать, что бы было, если бы картинка на их шкафчике была другой. «Вот у Ленки Кругловой был финик нарисован и она в Израиль уехала, к евреям и пальмам… Вот дура… Был бы у меня на шкафчике финик, я бы тоже у евреев жил…» – говорил Лепёшкин. «А у нас у Ольги у Ивановой две дыни были нарисованы и у неё грудь пятого размера выросла. Её депутат замуж взял, сучку такую. Я так хотела с ней шкафчиками поменяться, как чувствовала!» – отвечала Наташа. И Лепёшкин наливал вина.

А потом «Гастроном» превратился в сетевой супермаркет, в него пришли грузчики из далёких стран, а Наташу повысили до менеджера торгового зала. Но Лепёшкина не выгнали. Ему выдали костюм овоща и он ещё долго раздавал в этом костюме всякие бумажки про акции.

Он и умер там, внутри этого костюма.

Так что это был за овощ?

«Сидит девица в темнице, а коса на улице, что это, дети?» – спрашивала воспитательница. «Морковка!» – хором кричали дети и на сцену выходил трёхлетний Ванечка Лепёшкин в костюме морковки. С этой сцены, не снимая костюма, он и шагнул в свою длинную сумрачную жизнь…

Интересно, а какая картинка была на моём шкафчике в садике? Мама говорит, что белоснежный морской парусник с полными весёлого ветра парусами, а тёща – что серое и унылое здание Бутырской тюрьмы.

Я больше верю маме…

 

Дарья Странник. Нирвана с побочными действиями

 

Моя тётя всегда говорила – все беды не из‑за проблем, а из‑за нашего отношения к этим проблемам.

– Ну бросил он тебя, и чёрт с кобелем, чего реветь? Держи… – Тётя порылась в сумочке, достала упаковку с маленькими белыми таблетками и протянула её маме. – Это от нервов, одну перед сном, остальные – по надобности, но не больше трёх в день.

Моя энергичная и жизнерадостная тётя работала в аптеке и всегда имела при себе целый арсенал пилюлей, мазей и капель.

И действительно, с белыми таблетками мама стала поспокойнее. Пока в один прекрасный день, правда, таковым он мне сначала не показался, не успокоилась насовсем.

– Передозировка, – сказал врач.

– Самоубийство, – сказал полицейский.

– Не реви, – сказала тётя и капнула в мою чашку что‑то розовое.

Тут‑то я и заметил, как красиво играет солнечный луч с подвеской хрустальной люстры. Кажется, я несколько часов наслаждался этим зрелищем. А потом ещё несколько дней ходил под впечатлением.

Соседи и родственники печально качали головами и шептались:

– У мальчика шок.

Сделанная после похорон фотография сохранила наши с тётей умиротворённо улыбающиеся счастливые лица на фоне скорбной и удивлённой толпы.

Тётя усыновила меня, и мы зажили хорошо, счастливо. Когда я отказывался делать уроки или наводить порядок в своей комнате, тётя принимала таблетку и улыбалась. Против страха перед контрольной, тётя давала мне капли, и я с радостью шёл в школу и так же радостно несколькими днями позже приносил домой двойку. К счастью, у тёти были лекарства и для учителей! Чем только не болеют педагоги: тут весь алфавит от «а» как адипозитас, через «г» как геморрой да «и» как импотенция, до «я» как язва.

В общем, слава фармацевтике, я спокойно и счастливо закончил школу, не менее спокойно и счастливо выучился на повара и нашёл прекрасную работу в заводской столовой. Появились, правда, побочные действия: после капель подёргивалось левое веко, мази вызывали зуд и сыпь, а из‑за таблеток в голове был туман, но эти мелочи не мешали великолепно себя чувствовать. Комплексы, стресс, любовные переживания, страхи и печали, всё то, что мучало и изводило одноклассников и сокурсников, меня, благодаря тёте и её каплям, не касалось!

Я не был самым богатым, успешным или популярным, но однозначно самым счастливым человеком из всех знакомых. Конечно, не считая тёти, достигшей последней ступени дзен‑буддизма, когда догадалась смешивать розовые капли с половинкой синей продолговатой таблетки.

Даже приближающаяся электричка не смогла вывести эту необыкновенную женщину из состояния умиротворённости и спокойствия.

На похоронах я с тёплым смешком попрощался с улыбающейся даже в гробу тётей. Остальные, как всегда, куксились. Что тоже было по‑своему весьма забавно.

С тех пор прошло много лет, я женился и развёлся, был уволен и нашёл новую работу. Случались в моей жизни и болезни и мордобой с кражей. Начали выпадать волосы и побаливать печень, но ничто не могло поколебать счастья, формулу которого мне завещала запасливая тётя.

Я часто и с благодарностью вспоминаю эту необычную женщину, она подготовила меня к настоящей жизни.

Я принимаю розовые капли и с улыбкой смотрю новости, глотаю синенькую пилюлю и не боюсь выходить на улицу, кроме того синенькая побочным действием подавляет голод. Половинка белой таблетки помогает сохранять спокойствие: не вздрагивать при звуках выстрелов и не пугаться валяющихся здесь и там трупов. Ещё аскорбинку за щеку – и я, непроизвольно подмигивая, почёсывая сыпь на лысине и не помня, куда и зачем вообще‑то иду, счастливо смотрю на перепуганные и измождённые лица прохожих.

Верно подметила тётя: беды не из‑за проблем, а из‑за нашего к ним отношения.

 

Александр Грубиноски. Оз

 

Синяя малолитражка неслась по шоссе, бодро шелестела по асфальту резина. В машине сидело двое. Усатый мужик за рулем без конца поправлял торчащие лацканы черного фрака, накинутого прямо на застиранную майку, и беспощадно давил на акселератор. Приятель, что ерзал на заднем диване, тоже был одет несколько странно, пестрый веселенький «леотар» обтягивал худое тело, а красный шутовской колпак был сдвинут на затылок.

Усатый опустил стекло и втянул ноздрями воздух.

– Чуешь пряный запах моря, Бим? – обернулся он. – Это запах свободы, дорогих женщин и сигар «Cohiba Behike».

– А ты, правда, уверен, что мы сумеем проскочить пост в этом наряде? – Бим утер лицо колпаком. – И откуда, ты, кстати, взял это дурацкое имя?

– Почему дурацкое, – пожал плечами усатый. – Нормальное цирковое имя. Был когда‑то такой дуэт… Бим и этот, как его… Боб.

– Так ты, значит Боб, а я вот, всего‑навсего, Бим?

– Да, все верно.