Все оттенки черного
Господин шпрехшталмейстер подождал, пока пассажиры улягутся спать, вышел в тамбур, распахнул двери, соединяющие вагоны, и выбросил на рельсы стакан и табакерку с сильнодействующим наркотическим порошком – к чёрту улики! Тибет мог быть спокоен: Шапиро уже не нуждался в бесконечных подтверждениях истинности странного учения о мёртвых. Оно жило в нём. И в голове продолжало пульсировать нечто диковинное, сорвавшееся на гулкое дно памяти, как мелкая монетка проваливается за подкладку пальто в прореху кармана: «…Оглядев себя и сосредоточившись на подробностях руки или ладони, мы обнаружим, что стали прозрачными, а наше новое тело – всего лишь игра света, бликов. Стоит распознать это и не испугаться – вмиг придет Спасение. Откроется Тайная Тропа!»
Ираклий Моисеевич ощущал странное облегчение. Именно он дал возможность ковёрному клоуну Теодору войти в царство Теней и выбрать, выбрать себе новую физическую сущность. Как они уговорились дня два назад, так Шапиро и сделал. Развести смертельную дозу в пластиковом стаканчике – чего уж проще.
Теперь… нужно немного подождать. Совсем немного. Сначала девять дней, а потом ещё сорок, итого – сорок девять, а не так, как думают православные… Бардо сделает знак ОТТУДА, и он, шпрехшталмейстер Шапиро, добровольно отдаст ему своё физическое тело. Всё должно получиться… эксперимент, равных которому, никто никогда не проводил…
А на крыше вагона сидели три ангела в запотевших от ночной прохлады латах и играли в слова на арамейском языке. Они готовились забрать остывающую нематериальную сущность умершего, как говаривали в старину, в результате апоплексического удара, Ираклия Моисеевича Шапиро. Его физическое тело лежало между вагонами, а тело астральное перемещалось в сторону своего купе, и перевозимая без справки ветеринара (за взятку) сучка породы левретка злобно щерила маленькие острые зубки в его сторону – собаки чувствуют перемещение душ.
Он ещё не понял… Он пока ничего не понял… В голове крутилась странная фраза про негра преклонных годов… про нечеловеческой силы любовь к вождизму, о чём‑то ещё, впрочем, совсем неважном. Но вскоре всё изменится. Тибетская книга мёртвых напомнит ему содержимое своего нетленного похотливого чрева…
Каков тогда будет… ЕГО… выбор? О выборе же Теодора Бардо говорить, увы, не приходится. Если верить тибетской книге мёртвых.
Дарья Странник. Берёзка
Если дойти до предпоследнего дома на нашей улице, а потом свернуть направо, можно увидеть странный объект, напоминающий груду металлолома. Некто водрузил эдакую конструкцию на бетонное возвышение и объявил искусством. Но ни у кого с нашей улицы при виде этой хреновины чувства прекрасного не появлялось. Да и знакомые с соседней восторгов не высказывали, я специально выведал.
С одной стороны – ну и фиг с этим металлоломом. Будь такая штука искусства настоящей Моной Лизой, то давным‑давно понаехали бы сюда разные японо‑немцы с фотоаппаратами.
А с другой стороны… Идёшь, бывало, мимо, смотришь – гора ржавого железа. Зайдешь с другой стороны – металлолом покорёженный. И так обидно остановится, так стыдно за тёмность свою. Вроде уже объяснили глупым: это искусство, поставили повыше, чтобы, значит, лучше видно было. Но не принимает, не понимает душа прекрасного. И чувствуешь себя потом весь день беспросветным дураком.
Понятно, что мимо ходить перестали, направо у предпоследнего дома улицы не сворачивали, а шли некоторое время прямо, чтобы обогнуть укоризненное место.
Путь этот пересекала оживлённая дорога – без светофора, «слепой» поворот в придачу. И берёзка красивая. По‑человечески, понятно так красивая. Весной и летом белый ствол изумрудные листики оттеняет, осенью от золотистой кроны глаз не оторвать, даже зимой ветви леденеют и блестят на солнце, словно хрустальные.
Конец ознакомительного фрагмента
