Яд первой любви

Дождь безжалостно хлестал по щекам, пока я, перепрыгивая лужи, пыталась добраться до дома после десятичасового рабочего дня. Ветер гнул деревья к земле, трепля пожелтевшие листья и срывая их под ноги прохожим. Ноги промокли почти сразу, как только я вышла из офиса. Исхудавшая подошва не была готова к таким жестоким испытаниям этой осени, но денег на новую обувь пока не было. Все, на что можно было сейчас надеяться – это вкусный чай и таз с горячей водой и горчицей, чтобы не простыть.

Открыла калитку и поспешила в дом. Свет горел только на кухне, означая, что мама еще не легла спать и ждала меня. Перед тем как войти, постаралась натянуть на лицо маломальское подобие улыбки. Маме сейчас очень нужна была поддержка, а если я вбегу, стуча зубами от холода и хлюпая ногами по коридору, то поддержкой меня назвать будет очень сложно. Только сильнее разволнуется.

– Мамуль, я дома! – крикнула из коридора, сбрасывая с плеч промокшее в нескольких местах пальто и стаскивая дерматиновые сапоги. Засунула их под батарею и, сняв капроновые носки, бросила туда же. Потом постираю. Сейчас важнее услышать последние новости.

– Сильно промокла, Лиль? – поинтересовалась мама после того, как я вошла на кухню и поцеловала ее в щеку.

– Да нет, не волнуйся, там не так уж и холодно. Лучше расскажи, как прошел суд.

Придать бодрости голосу не вышло, да и по нерадостному взгляду мамы стало понятно, что ничего хорошего нас не ждет. Еще недавно мамочка была цветущей, улыбчивой женщиной, пока несколько месяцев назад не умерла бабушка. С тех пор все и началось. Дело было даже не в самой смерти бабушки, а в том, что за ней последовало.

Никогда не думала, что разделение имущества между родственниками может существовать в реальном мире. Мне раньше казалось, что это выдумка для придания драматизма фильмам и романам. Правда оказалась гораздо прозаичнее.

Через три месяца после того, как не стало бабушки, на нашем пороге внезапно появилась моя родная тетя, старшая сестра мамы. Тетя Инна потребовала все, что принадлежало ей по законному праву, а именно – половину фамильного сервиза, ложек, вилок, одеял и остального хлама, который не стоил ничего, если не распродать его на блошином рынке.

Мы без разговоров все отдали. Мама никогда не была конфликтным человеком, тем более с сестрой, родной кровью. Никто не собирался воевать. Тетя Инна нечасто появлялась в нашем доме до смерти бабули, разве что на семейных торжествах, и то не по большому желанию. Ради бабушки в основном, или же, как я сейчас догадывалась, ради квадратных метров.

– Никак, Лиль, – мама безжизненно осела на стул, подталкивая мне чашку с кипятком и чайным пакетиком.

Запах бутербродов с колбасой приятно защекотал желудок, но я отодвинула их подальше и вперилась в маму вопросительным взглядом.

– По закону Инне принадлежит часть дома. Сама понимаешь, что это значит.

Мама замолчала, смахивая одинокую слезу. У меня сердце кольнуло и сжалось при взгляде на нее. За что ей это?

Весь этот месяц я пыталась понять, чего не хватает тете, ведь ей досталась квартира дедушки, у нее есть собственная, а ее дочка живет вместе с мужем в доме его семьи. Для чего забирать единственное, что осталось у родной сестры? Разве можно быть настолько жадным человеком? Но закон жизни таков, что большинство людей не могут побороть в себе алчность, особенно когда на горизонте появляется возможность нажиться.

– И как она собирается ею распоряжаться? – спросила я, пересев ближе к маме и обняв ее за плечи.

– Сказала, будет думать. Сдавать, возможно.

– Это же не такие большие квадратные метры, чтобы их сдавать.

– Ну и что? Разве нуждающемуся человеку нужно много метров? Иногда хватит и пары, лишь бы от дождя укрыться. Вот чего ей не хватает? Зачем раздирать дом матери на части?? – мама спрятала лицо в ладони и всхлипнула.

Мамочка. Моя сильная женщина… Она поднимала меня на ноги и воспитывала одна, работая с утра до ночи, чтобы я ни в чем не нуждалась. Я оставалась дома сначала под присмотром бабушки, а потом уже и сама научилась о себе заботиться. Уроки, дополнительные занятия – все посещала самостоятельно, потому что кроме мамы работать было некому. Бабушке требовались лекарства, которыми обеспечивала ее именно мама, а не тетя Инна, но разве кому‑то сейчас это было интересно?

– Мамочка, не плачь, мы что‑нибудь придумаем! – я начала растирать ей руки в тщетной попытке приободрить. – Есть какая‑то альтернатива? Может, деньги?

– Конечно, она предложила выплатить ей денежный эквивалент тех квадратных метров, которые принадлежат ей по закону. Только ты можешь представить себе эту сумму, Лиль? Мы хоть и живем не в столице, но такие траты нам не потянуть.

– Сколько, мам?

– Семь тысяч долларов.

Никогда не задумывалась над тем, сколько стоит свобода. А ведь даже она имеет цену. И пусть кто‑то продолжает твердить, что Рай может быть и в шалаше, но я рассмеюсь ему в лицо. Да, возможно, так и есть, если в шалаше помимо циновки для сна еще припрятаны зеленые бумажки, ценящиеся гораздо выше человеческих жизней.

Когда есть возможность заплатить за срочную операцию, а не искать деньги по знакомым. Когда знаешь, что завтра у тебя будет, чем позавтракать, а не пытаешься разделить пакет гречки на несколько дней. Когда просыпаешься утром с твердой уверенностью, что тебя не выгонят на улицу, как ненужную собаку – жить легче. Дышать проще. Деньги не приносят счастья, но эти шелестящие бумажки придают уверенность. Ту самую, которой у нас сейчас не было. Да и никогда раньше тоже.

Я всегда донашивала одежду за соседскими ребятами, или мама приносила вещи из гуманитарной помощи. Мне было не зазорно их носить, никто никогда не тыкал в это носом. Спасибо, соседи нам достались человечные. Более человечные, чем родная семья, которая сейчас, не стыдясь, собиралась подселить к нам абсолютно чужих людей. И дело даже не в том, что я против людей в принципе, дело в том, что так не поступают, имея за плечами не одну недвижимость. Это неправильно, омерзительно и бессердечно.

– Не знаю, где мы возьмем такие деньги, Лиль, просто не знаю.

– Я могу попробовать взять кредит, – предложила я, – правда, на такую сумму вряд ли стоит рассчитывать, с моей зарплатой мне дадут минимальный. Но можно поспрашивать знакомых…

Глупо… конечно, глупо. Это каких знакомых нужно иметь, чтобы занять семь тысяч долларов? Да и отдавать я потом буду черт‑те сколько.

Мама тяжело вздохнула и, опомнившись, снова подтолкнула ко мне чашку с чаем.

– Кушай, Лиль, это не твои проблемы.

– Что значит «не мои проблемы»? Мам, это наш с тобой дом! И нельзя позволить чужим людям потеснить нас. Сколько у нас есть времени?

– Две недели, – глухо произнесла мама, добавляя в чашку с чаем две ложки сахара.

Две недели. Четырнадцать дней. Разве может холоп за такой срок стать царем? Ответ маячил перед глазами, а мысли разрывали мозг еще часа два после того, как мама ушла в свою комнату.