Закон семьи

Конечно, Хульда знала, что у первородящих схватки часто могут затянуться на несколько часов, а иногда даже дней. Однако сдавленный голос молодой женщины, которая, по всей видимости, в одиночку доковыляла до телефона‑автомата, мгновенно вызвал у нее тревогу. Тамар едва могла говорить, только прерывисто дышала, а это, Хульда знала по опыту, означало прогрессирующую родовую деятельность. Из‑за забастовок общественного транспорта электрички ходили лишь изредка, к тому же до того переполненными, что нужно было проталкиваться локтями, чтобы попасть внутрь. К счастью, отсутствием напористости Хульда не страдала. Но она, тем не менее, опоздала.

Со своей тяжелой сумкой Хульда добежала до въездных ворот и зашагала дальше по темным дворам. Распугав по дороге крыс, Хульда, перешагивая ступеньки через одну, с грохотом поднялась по лестнице. Еще на втором этаже она услышала крики Тамар – и из последних сил забарабанила в дверь.

Ей открыл молодой человек с озабоченным лицом, обрамленным золотистой бородой.

– Вы акушерка? – зачем‑то спросил он. – Я Цви Ротман. Быстрее, пожалуйста, быстрее!

Хульда вошла, торопливо сняла пальто и прошла в кухню мыть руки. Муж Тамар следовал за нею по пятам.

– Почему не вы, а ваша жена звонила по телефону? – обратилась к нему Хульда, натирая пальцы твердым куском мыла, вернее, его жалкими остатками. – В таком состоянии Тамар больше нельзя было выходить на улицу.

– Да знаю я, знаю, – сказал Цви Ротман, чуть не плача. – Я в это время находился у раввина Рубина. Сегодня утром все было хорошо. Меня слишком поздно оповестили. Когда я пришел, ее состояние было то же, что и сейчас.

– Вы, я вижу, с большой охотой посещаете молельню, – заметила Хульда.

Молодой Ротман не успел ответить – новый протяжный стон донесся из каморки, в которой располагалась постель Тамар и Цви. Хульда тут же бросилась туда.

– Горячую воду! – через плечо скомандовала она молодому человеку. – И полотенца.

Войдя в тесный чулан, Хульда в страхе отшатнулась. По всему полу углем были начерчены черные кресты. Хульда перешагнула через них и опустилась на колени перед постелью.

Тамар лежала, скорчившись на смятых одеялах, ее грудь бурно вздымалась и опускалась. Платье было задрано, а спина мокрая от пота. Круглые глаза страдающей женщины оживились, когда она узнала Хульду.

– Помогите мне, – прошептала она хриплым голосом. – Пожалуйста, я не хочу умирать.

– Вы не умираете, Тамар. Кто нарисовал все эти кресты? – спросила Хульда, опомнившись.

– Я, – шепнула Тамар, облизывая покусанные губы. – У моего народа существует поверье, что они охраняют роженицу от дьявола. Но если он в меня уже вселился, то ничего не поможет. Он доберется до печени, сердца, легких и напоследок заберет моего ребенка.

– Здесь нет никакого дьявола, поджидающего вашего ребенка, – решительно заверила Хульда, успокаивающе касаясь ладонями плеч женщины. – Я об этом позабочусь, обещаю. Пусть только попробует подойти! Вот увидите, скоро вы будете держать в объятиях здорового ребенка. А сейчас вам придется поработать.

– Как мне не хватает мамы, – всхлипнула Тамар. – Она бы знала, что делать. Она бы послала за человеком, перешедшим Евфрат, и тогда легкие роды мне были бы обеспечены. Она бы завернула младенца в волчью шкуру, это бы его защитило.

– Ваш народ не обходится без колдовства, – проговорила Хульда мягко, словно обращалась к ребенку. – Ваш бог обязательно поможет такой мужественной женщине, как вы, и без волчьей шкуры.

Юная роженица задышала быстрее: наступили очередные схватки, и она закричала, надрывно, протяжно. Хульда обеспокоенно наблюдала за ней. Потом встала на колени между ног Тамар и, засунув руку под юбку, нащупала головку плода; теперь акушерке было ясно, почему Тамар так страдает.

– Плодный пузырь еще цел.

– Это плохо?

– Нет, не совсем. Просто ребенок пытается выйти наружу, ваш организм выталкивает его изо всех сил, но до тех пор, пока ребенок остается в пузыре, он не может выйти. Поэтому у вас сильные боли.

– Помогите мне, – вновь прошептала Тамар, умоляюще хватая Хульду за руку.

– Конечно, помогу. Все будет хорошо.

Хульда поднялась. У нее появилась идея, как немного отвлечь роженицу.

– Вы недавно рассказывали, что у вас раньше было другое имя. Когда вы жили в Смирне. Что это за имя?

– Что?

– Какое у вас было имя?

C секунду Хульда слышала лишь тяжелое дыхание. Наконец женщина прошептала:

– Анаит.

– Такого красивого имени мне еще не доводилось слышать, – сказала Хульда, копошась в своей сумке. – Что оно означает?

– Богиня плодородия.

Хульда улыбнулась:

– О‑о, это же то, что нужно, голубушка. Сейчас вам надо набраться мужества. Столько мужества, сколько у богини, в честь которой вас назвали.

– Почему? – в голосе Тамары слышался страх.

– Мне придется чуточку вмешаться и вскрыть пузырь, – объяснила Хульда. – Такое мы делаем нечасто, обычно ждем, пока ребенок сам проложит себе путь, но в вашем случае будет лучше, если мы немного поможем. Вы сразу потеряете много воды, давление, причиняющее вам боль, спадет, но сокращения усилятся, и весьма внезапно.

– Я не смогу!

– Нет, вы сможете! Подумайте о своей матери, как бы она вами гордилась. Готовы?

Снова наступили схватки, Хульда зафиксировала их по напрягшимся шейным мускулам и шумному дыханию, словно женщина готовилась прыгнуть в бурлящую реку. Прищурившись, Тамар кивнула.

Быстрым движением Хульда вскрыла плодный пузырь инструментом. Хлынувшие воды намочили кровать.

Куда запропастился этот муж с полотенцами?

Тамар кричала, кричала до потери дыхания. Хульда знала, что скоро все закончится. Теперь, когда околоплодные воды отошли, схватки наступят с такой частотой, что между ними почти не будет передышки. Она подбадривала Тамар, уверяя, что та справится.

И в самом деле, через несколько минут появилась головка, а со следующей схваткой тельце скользнуло в руки Хульды. Младенец открыл крошечный ротик, но вместо того, чтобы, как большинство новорожденных, выразить криком свое недовольство грубым переходом из теплого кокона в огромный холодной мир, он только тихонечко всхлипнул.

– У вас сын, Тамар, как вы и предвидели, – вскричала Хульда. Она быстро протерла мокрое тельце полотенцем и провела осмотр. Затем перерезала пуповину и, укутав мальчика в теплое одеяло, хотела передать его Тамар. Однако роженица молча покачала головой, отвернулась и закрыла глаза. Казалось, она не хотела даже взглянуть на своего сына.

Ошарашенная Хульда покачала малыша, а затем вложила ему в рот мизинец – и маленькие, безукоризненный формы губки, сомкнувшись, начали увлеченно посасывать.

Умиротворение распространилось по тесному помещению.