Зима в Мадриде
Мисс Кейн насмешливо взглянула на него:
– Есть разница?
– Да, есть. – Гарри сам удивился внезапной горячности своего голоса. – «Пансион» звучит так, будто вас там оставили, лишь бы отвязаться. Руквуд – это частная школа, сообщество, оно формирует человека.
Мисс Кейн все еще улыбалась, но ответ ее был жесток:
– И все же не так, как двое любящих родителей, согласны?
Гнев в сердце Гарри сменился усталостью. Он опустил взгляд:
– Приходится мириться с обстоятельствами и извлекать из ситуации лучшее. Не сдаваться.
– В одиночку? У вас есть девушка? Или кто‑нибудь?
Гарри нахмурился, размышляя, не начнет ли она делать сомнительного свойства предположения насчет его сексуальной жизни, как мисс Макси.
– Сейчас нет. В Кембридже был кое‑кто, но ничего не вышло.
– Почему?
– Мы с Лорой устали друг от друга, мисс Кейн. Никакой драмы.
Она сменила тему:
– А после Дюнкерка? После контузии, когда вы столкнулись с паническими атаками, когда вас пугали громкие звуки. Вы решили, что тоже не будете сдаваться?
– Да, хотя больше не был солдатом. И не буду.
– Вас это злит?
Он взглянул на нее:
– А вас бы не злило?
Мисс Кейн укоризненно склонила голову набок:
– Мы сейчас говорим о вас, Гарри.
– Да, я решил бороться дальше, – вздохнул он.
– Было ли у вас искушение отойти в сторону? Сослаться на то, что вы инвалид?
Гарри снова посмотрел на нее. Боже, а она соображает!
– Да, да, думаю, было. Но я не поддался. Сперва стал гулять по территории госпиталя, потом переходить дорогу, потом отправился в город. Становилось легче. Я не так сильно пострадал, как некоторые бедолаги.
– Должно быть, вы набрались храбрости, побороли страх, раз помогли семье своего кузена во время бомбежки ночью накануне приезда сюда.
– Ты или борешься, или сдаешься. Таковы наши дни. Даже когда все, что принимал как само собой разумеющееся, во что верил, вдруг пошло прахом. – Гарри издал протяжный вздох. – Думаю, картина всеобщего бегства с пляжа, этот хаос повлияли на меня не меньше, чем снаряд, который едва со мной не покончил.
– Но дальше бороться вам придется в одиночестве.
Голос мисс Кейн внезапно смягчился. Гарри ощутил, что глаза у него наполняются слезами. Он вдруг сказал, сам того не желая:
– Той ночью в укрытии все было так странно. Мюриэль, жена Уилла, взяла меня за руку. Мы с ней никогда не ладили, мне казалось, она недолюбливает меня, но она взяла мою руку. И все же…
– Что?
– У меня пересохло в горле. Было холодно. И грустно.
– Вероятно, вам хотелось, чтобы это была не Мюриэль.
Он поднял глаза на нее и удивленно произнес:
– Да, вы правы. Но я не знаю, чью руку я хотел бы почувствовать на своей.
– Нам всем нужна чья‑то рука.
– Неужели? – Гарри принужденно рассмеялся. – Мы далеко уклонились от моей задачи.
Мисс Кейн кивнула:
– Я просто хочу получше узнать вас, Гарри, просто получше узнать.
Из задумчивости Гарри вывел резкий крен самолета. Он схватился за подлокотники кресла и глянул в иллюминатор, потом пригнулся к нему. Они вышли из облаков и летели над землей. Испания. Гарри смотрел вниз, на пейзажи Кастилии – желто‑коричневое море, испещренное крошечными заплатками зеленых полей. Самолет, делая вираж, снижался; стали видны пустые белые дороги, дома с красными черепичными крышами, тут и там – руины времен Гражданской войны. Пилот объявил, что они скоро приземлятся в аэропорту Барахас, и через несколько минут самолет уже катил по взлетно‑посадочной полосе. Моторы заглушили, и Гарри оказался на земле Испании. Его охватила смесь радостного возбуждения и страха; до конца не верилось, что он снова в Мадриде.
В иллюминатор Гарри разглядел человек шесть сотрудников Гражданской гвардии[1] в уже знакомой ему темно‑зеленой форме, которые стояли у здания аэропорта и смотрели на взлетную полосу. На поясе у них висела желтая кобура. Они до сих пор носили свои жуткие архаичные кожаные шапки с двумя маленькими крылышками сзади, черные и блестящие, как жесткие надкрылья жуков. В 1931 году, когда Гарри впервые приехал в Испанию, эти гвардейцы, давние сторонники правых, находились под угрозой со стороны Республики, и на их суровых лицах были написаны злость и страх. Вернувшись в 1937‑м, во время Гражданской войны, он их не увидел. Теперь же они появились вновь, и Гарри ощутил сухость во рту, глядя на их холодные, мрачно‑спокойные лица.
Он присоединился к пассажирам, которые направились к выходу. Тяжелая жара навалилась на него, как только он спустился по трапу и встал в хвосте змеящейся очереди, пересекавшей аэродром. Здание аэропорта представляло собой не более чем бетонный ангар, краска на стенах отслаивалась. К ним подошел один из гвардейцев и встал рядом.
– Por allí, por allí[2], – настойчиво повторял он, указывая на дверь с табличкой «Inmigración».
У Гарри был дипломатический паспорт, и его пропустили быстро, на чемоданы поставили мелом кресты, даже не взглянув. Он обвел глазами пустой холл при входе. Тут слабо пахло дезинфицирующим средством, какой‑то тошнотворной дрянью, которую всегда используют в Испании.
Человек, одиноко стоявший у колонны и читавший газету, махнул ему рукой и подошел:
– Гарри Бретт? Саймон Толхерст из посольства. Как долетели?
Он был примерно одного возраста с Гарри, высокий, красивый, нетерпеливо‑дружелюбный. И сложения был схожего – крепость тела переходила в полноту, хотя у человека из посольства этот процесс зашел дальше.
– Отлично. Почти всю дорогу было облачно, но не слишком трясло.
[1] Гражданская гвардия Испании – военизированное полицейское формирование, находящееся в ведомстве МВД Испании; во время Гражданской войны (1936–1939) сражалась против сторонников Второй Республики.
[2] Вон там, вон там (исп.).
