Зима вороньих масок
– Pestilencia, – дрожащим голосом проговорил аптекарь. Скорая встреча лицом к лицу с мором, очевидно, волновала его сильнее, чем потерянная дорога к месту назначения. Гарольд не мог сказать наверняка, что выбрал бы его спутник, представься ему сейчас выбор – замёрзнуть в снегах или вступить в неравную схватку с врагом, совершенного оружия против которого не было изобретено за все века. С первой их встречи в Реймсе месье Паскаль растерял былую отвагу и готовность бороться – те качества, которые и сподвигли Гарольда нанять его. Дорога и предшествующие ей несчастья угнетали Паскаля с каждым днем всё сильнее, и этого было не скрыть.
– Лорд Кампо, по всей видимости, сталкивался прежде с поветрием, – ответил Гарольд. – Он точно описал симптомы, и письмо приказал доставить в самые короткие сроки – благо, тогда ещё не навалило снега. Поэтому, думаю, немногим больше недели.
– А вы? – настороженно спросил Дюпо.
– Я… что, простите?
– Вы… сталкивались прежде? С поветрием.
– Не приходилось, – признался Винтеркафф. – Но знаний, необходимых для борьбы с ним, у меня достаточно, не сомневайтесь. – Гарольд попытался сказать так, чтобы это звучало как можно убедительней. Неплохо бы и самому иметь такую уверенность.
– Мне вот приходилось, – раздался сдобренный неопределённым акцентом голос, принадлежащий, вне всяких сомнений, фламандцу Отто Локхорсту. Выбравшись из палатки, он убедился, что не оставил холоду возможностей проникнуть внутрь, и, запахнувшись плотно в плащ, сгорбившись, двинулся к костру. Снег недовольно заскрипел под его сапогами. – Во времена бесполезной войны я лечил детей герра Йохана, кузена барона Мейера, – поведал он. – Своей заслугой считаю то, что таки отобрал одного у чёрной стервы. Младшего сына, Йохана… – Подойдя к компании, Отто призадумался. – Да, так и есть. Йохан, как и отец. Прелестное дитя. Жаль, нервная горячка пришла за ним, когда фон Мейер отозвал меня назад в поместье… – Фламандец ободряюще похлопал Паскаля по плечу. – Уверяю вас, герр Дюпо, нам с вами не о чем беспокоиться. Герр Винтеркафф предоставил портному отличные чертежи, автор которых достоин наивысших похвал. Костюмы защитят нас подобающим образом.
Отыскав чурбан, Локхорст придвинул его к огню и уселся сверху.
– А их? – Дюпо указал на дремавшего по ту сторону пламени брата Роберто.
– Господь, хочется думать, – прокряхтел фламандец, ловя морщинистыми руками рыжее тепло. Строгая заостренная борода его вмиг покрылась инеем на морозе; тонкий ровный нос и лицо, прежде старательно выбритое, а ныне поросшее неровной щетиной, молодецки порозовели. Глаза этого человека, минуту назад видевшие беспокойные сны, имели цвет неба и, хоть краски их потускнели с годами, горели жизнью не слабее того же костра. – И, натурально, этиловый спирт.
Локхорст извлек из‑под плаща флягу, выполненную на восточный манер из цельного куска бычьей шкуры, отпил и передал Паскалю.
– Вот, выпейте. Помогает не хуже доброй молитвы, – сказал фламандец. – Пейте.
Паскаль охотно принял угощение, после чего Локхорст поделился и с Гарольдом. Внутри фляги оказалась крепкая настойка на диком меду, горьких полевых травах и северных ягодах.
– Сон не идёт, – пожаловался старик Отто. – Лероа не вернулся?
Дюпо покачал головой:
– Нет.
– Пора бы, – заметил Локхорст.
– Как отец Фома?
– Спит, надо думать, – Отто потянул носом, сделал повторный глоток и довольно крякнул.
– Нам бы его… беспечность. Чем бы она там ни была, – позавидовал Паскаль и поспешил вернуться к прежней теме: – Немногим больше недели, значит. Вы считаете, тамошним жителям всё ещё требуется наша помощь?
– Болезнь может протекать… очень разными темпами. На ход её, помимо формы, влияет целая масса факторов, которые сложно предугадать, не будучи на месте.
– Это каких?
Винтеркафф поразмыслил.
– Смотря, что дало начало болезни. Смотря, как тесно расположены дома в городе. Смотря, насколько вера жителей крепче здравого смысла, требующего ограничить всякие контакты в час эпидемии, – прикованный взглядом к пляске огня, сказал Гарольд, позабыв, что вокруг находятся не только коллеги. Святые братья запросто могли бы счесть его речь, по меньшей мере, предосудительной.
– Известно, что стало началом – больной ветер с востока, как и всегда, – уверенно заключил Паскаль. Понимание причин поветрия у аквитанца было строго традиционным, исключительно каким диктовала его Мать‑церковь на протяжении многих столетий.
– Скверна не витает в воздухе, где ей вздумается, месье Паскаль, и вряд ли выходит из болот по ночам, – возразил Винтеркафф. – Озвученная вами трактовка хоть и стара, но, вероятнее всего, ошибочна. С каждым днём тому находятся новые доказательства. Все наши предрассудки берут своё начало исключительно из нашего незнания.
Локхорст согласно кивнул.
– Но, к нашей удаче, мор зимою редок и слаб, – оживлённо продолжил Гарольд. – С точки зрения медицины, холод – наш союзник. – Беседы о ремесле всегда разогревали его кровь получше всяких настоек, в любое время, в любую погоду, особенно когда он был ближе к истине, чем другие. “С проповедующим путь учения не упусти возможности поделиться мыслью, что хоть на миг показалась тебе светлой, – наставлял Гарольда мастер О’Кейн. – Кто знает, может, в слабом свете её вместе вы разглядите сияние Истинного Рассвета”. И так, отвлёкшись от всего окружающего, англичанин говорил в полный голос.
Разговоры эти прервали крепкий сон брата Роберто, несшего дежурство у костра. Проснувшись, часто моргая, он подкинул в огонь дров и стал изучать беседовавших рассеянным взглядом, полным непонимания. Испанец исповедовал иной путь. Предмет самого разговора он улавливал слабо, но, тем не менее, посчитал нужным выразить свою обеспокоенность:
– Меня больше заботит то, – сказал он некстати, – что послезавтра нам будет нечего есть. Что мешало наполнить эту повозку чем‑нибудь пригодным для съедения, вместо твоих ворон? – принялся он за старое.
С ранних лет Винтеркафф испытывал ярую неприязнь к подобной медвежьей бесцеремонности. Хоть он и понимал, что борьба с ней обречена на неудачу, мириться с ней не мог и не желал.
– Если на то пойдет, я позволю вам их съесть, – бросил он.
– Ворон не едят, – осведомлённо парировал брат Роберто. – Всем известно – это птица сорная. А вот мясо, которым ты их кормишь…
– Оно гнилое.
И этого испанцу оказалось мало.
– Вороны – не самое невинное из того, что ты везёшь. Так ведь?