Золото Алдана
– Верно, чего здесь всю ночь с кровопийцами воевать, пошли, – дружно поддержали остальные.
Проходя мимо глиняной ямы, в которой запаривали шпангоуты, смекалистый есаул обмазал лицо и руки глиной. Товарищи последовали его примеру. Теперь кровососы не страшны. Правда, подсохнув, глиняная маска полопалась, и крохотные вампиры стали забираться в трещины.
Заморосивший дождь поубавил их численность, но прибавил злости. Люди почти бежали – мысль о скором надежном убежище придавала силы. Вырвавшийся вперед поручик Орлов на развилке вместо тропы, ведущей в гарнизон, свернул на хорошо натоптанную звериную тропу. Никто из следовавших за ним в темноте не обратил на это внимания.
Тропа, как и положено, поднималась по распадку на водораздел, за которым, как они полагали, находится их поселение. Уверенные в этом люди, все дальше и дальше удалялись от гарнизона.
Минула ночь. Тяжелые, свинцового цвета тучи обложили тайгу. Провалы между холмов залило сырой мутью, из которой островками проступали макушки деревьев. Зарядил нудный дождь. Он то моросил, то затихал: уже трудно было понять, дождь или туман окружает людей.
– Господа, смею предположить – мы заблудились. Давайте общими усилиями попробуем определить, в какой стороне гарнизон, – произнес штабс‑капитан, устало привалившись к дереву.
Люди были настолько измучены ночным броском, что никто не смог в ответ и слова произнести. Все находились в том состоянии, когда безразлично, куда идти – лишь бы сказали, куда.
Никто не представлял, где они сейчас находятся, и штабс‑капитан Тиньков предложил спускаться по берегу бегущего среди обомшелых валунов, ключа – он выведет к речке, а там уже будет проще сориентироваться. Пройдя пару верст, люди услышали ровный плеск воды. Вдоль речушки тянулась звериная тропа. Пошли по ней.
Силы были на исходе. Приходилось часто останавливаться для отдыха. Чтобы хоть как‑то заглушить голод, путники начали есть оводов.
Первым рискнул продегустировать аппетитное на вид насекомое непривередливый Суворов. Овод пришелся по вкусу, и есаул стал бить их не только на себе, но и на спинах едва стоящих на ногах товарищей. Видя, с каким удовольствием он отправляет в рот мясистых кровососов, его примеру последовали и остальные.
Лишь поручик так и не смог преодолеть врожденную брезгливость. Когда он замечал, что кто‑то из спутников засыпает в рот горсть насекомых и сплевывает, как шелуху семечек, прозрачные крылышки, приступ рвоты выворачивал его внутренности. Чтобы не провоцировать чувствительный желудок, молодой человек старался больше смотреть под ноги и громко, чтобы все слышали, рассказывать:
– Братцы, я читал, что самые утонченные гурманы, чтобы поесть цыплят, кормят их две недели гречневой крупой, заваренной кипящим молоком или же вареным на молоке рисом. Тогда мясо цыплят становилось необыкновенно нежным, тающим во рту, а косточки мягкими! Запекали таких цыплят в печи, нафаршировав орехами и поливая шампанским. Подавали же к столу со спаржей, сбрызнутой лимоном…
– Орлов, Христа ради, замолчите, не то я за себя не ручаюсь! – взмолился юнкер. – Как можно про яства в нашем положении говорить?!
Продолжая поиски съестного, есаул попробовал на вкус улитку.
– Боже! Какая вкуснятина! Натуральный деликатес! – воскликнул он, проглотив студенистую мякоть. Товарищи и тут дружно последовали его примеру.
На прибрежной полянке торчали каркасы эвенкийских чумов, круги из валунов на месте очагов. Поодаль на ветвях березы горелыми хлопьями чернели тетерева. Путники бросали на них алчные взоры, да что толку – добыть‑то нечем.
Пройдя ещё с версту, уткнулись в кладбище: несколько колод – бревен, расколотых вдоль на две половинки, – стоящих на четырех, и маленькая, видимо, для ребенка, – на двух столбах. На деревьях черепа оленей с рогами. Под одним из них в траве лежал медный котел с пробитым дном, несколько наконечников стрел из мамонтовой кости.
Окрыленные надеждой скорой встречи и с самими кочевниками, офицеры зашагали бойчей. На широкой галечной косе спиной к ним сидел бурый, в лохмах линялой шерсти, медведь. Он басовито рыкал, одурело мотал головой и яростно махал передними лапами – отбивался от комаров, накрывших его подвижной вуалью. Невытерпев, вскочил и с ревом бросился в воду, где и остался сидеть, выставив наружу только нос и глаза.
– Насколько я осведомлен, у мишек в эту пору свадьбы, и встречи с ними опасны, –забеспокоился юнкер.
– Не волнуйтесь, голубчик. Этому уж точно не до нас, – с улыбкой откликнулся есаул, не менее яростно отмахиваясь от комаров веткой.
Вскоре путники набрели на громадный конус муравейника. Сбоку под ним зияла дыра.
– Странный подкоп? – удивился штабс‑капитан, осматривая яму.
– Вроде, медвежья берлога, – предположил есаул. – Точно, берлога – вон и «пробка» валяется.
– Какая ещё пробка, от шампанского, что ли? – захихикали Овечкины.
– Из медвежьей задницы пробка. Он, пардон, выкакивает ее, когда выходит из берлоги.
– Башковитый косолапый – дом сухой, теплый и харч рядом, – похвалил зверя мичман.
Суворову тем временем посчастливилось забить посохом полусаженного ужа и тут же, разделив, съели его. Только поручик стоически отказался от своей порции полупрозрачных, сочных долек. В речных заводях в изобилии водились лягушки, но даже крайний голод не мог заставить офицеров прикоснуться к их покрытым осклизлой кожей телам.
Глядя на одну из напыщенных квакуш, даже всеядный есаул брезгливо скривился:
– Б‑р‑р! Не понимаю, как их французы употребляют. Просвещенная вроде нация, а, фигурально выражаясь, – извращенцы.
Монастырь
Речушка, наконец, вырвалась из горных теснин и вывела путников на обширную равнину, упирающуюся в пологие холмы, за которыми темнели горные пики. Русло здесь разбивалось на несколько рукавов, перекрытых мощными заломами, нагроможденными паводками. Тысячи стволов, ошкуренных водой и выбеленных солнцем, торчали во все стороны, как иголки циклопического ежа. По гривке, разделявшей протоки, с трудом обошли этот хаос и побрели по росистому лугу, высматривая, куда идти дальше.
Внимание путников привлекло скопление тёмных пятен на макушке самого высокого холма. По форме и цвету они напоминали строения. В глазах изможденных горе‑путешественников загорелась надежда – вдруг и вправду жилье. Самый полноводный рукав речушки, как по заказу, вел прямо к подножию этой возвышенности. Вскоре они убедились – действительно, какие‑то постройки.
– Вроде якутские юрты с хотонами[1], – сказал ротмистр.
– Кроме прииска, здесь быть нечему, – возразил есаул Суворов.
– А что если это застава красных? Поскрытней надо бы идти.
[1] Хотон (якут.) – помещение для скотины, соединённое в целях сохранения тепла с жилой частью юрты.
