Блистательные годы. Гран-Канария

– В административном здании, главный корпус.

– Спасибо, сэр. – Дункан повернулся, чтобы выйти из кабинета.

Но под накрахмаленной рубашкой декана, несмотря на его чопорность, скрывалось доброе сердце.

– Вот список жилых помещений в городе для студентов. – В его глазах загорелась искорка юмора. – И да будет Господь милостив к душе твоей!

Дункан со словами благодарности взял протянутый ему список.

Выйдя, он почувствовал, что его охватывает возмущение. Движимый им, он направился прямо к регистратору и ввел свое имя для сдачи экзамена. Затем он отправился на поиски жилья.

Сначала он потерпел неудачу. Все помещения, которые он осмотрел, были или вызывающе изысканными, или слишком дорогими. Но наконец, в старом квартале города, недалеко от гавани, среди нагромождения сетей и бочек из‑под смолы, среди запахов соли, сельди и моря, он нашел в узких переулках, где жили рыбаки, приземистый дом с наружной лестницей и объявлением в окне: «Комнаты».

На стук вошла миссис Гейт, домовладелица. Она рассматривала его с меланхоличной суровостью, вытирая мокрые руки о фартук из мешковины, – жалкое, почти комически мрачное создание.

– Да, у меня есть комната, – ответила она на его вопрос. – Она маленькая, и наверху. Но я прошу всего фунт в неделю.

Он последовал за ней в дом. Комната, как она и сказала, была маленькой, но чистой, с видом на море, крыши и башню колледжа. Он тут же снял ее, заплатил свои двадцать шиллингов вперед и, как только дверь за миссис Гейт закрылась, начал распаковывать свои книги, прикидывая, сколько времени ему придется потратить на них до наступления заветного часа.

 

Глава 10

 

Только оно слишком скоро настало для него – то роковое утро четверга. Когда он сел за парту в Большом зале университета, от напряженного ожидания и невыносимого волнения его ладони вспотели.

Ряды за рядами маленьких лакированных желтых парт, таких же, как у него, и за каждым сидит претендент. Сотни молодых людей, заполнивших зал до отказа, и все готовы соперничать, бороться с ним. Есть ли у него хоть один шанс в этой борьбе?

С усилием он сфокусировал взгляд на высокой трибуне, где сидели два экзаменатора. Вокруг них суетились в своих мантиях младшие преподаватели, а также старшекурсники, среди которых был доктор Йэн Овертон.

Войдя в зал и увидев Дункана, он кивнул ему, но его холодный взгляд был сверхкритичен, как бы говоря: «Пожалуйста, не вздумай злоупотреблять нашим знакомством». А ведь Овертону ничего не стоило улыбнуться, шепнуть: «Удачи, Стирлинг! Иди и побеждай».

Наконец стали раздавать писчую бумагу. Нервничая, Дункан взял ручку. Прошла мучительная вечность, прежде чем он получил листок с первым заданием: комплексный экзамен по математике.

Да, это было трудно. Но не слишком. Причем он забыл обо всем на свете – не слышал вокруг себя ни шелеста бумаги, ни скрежета перьев. Когда он начал отвечать на первый вопрос, все окружающее растворилось в тумане забвения.

В одиннадцать часов ответы были собраны и выдано второе задание. Греческий язык. Теперь Дункан перестал нервничать. В лихорадочном порыве он целеустремленно двигался вперед.

В час дня наступил обеденный перерыв. Дункан, чувствуя легкую дурноту, поднялся и вышел за остальными из зала. Большинство претендентов набились в помещение «Студенческого союза», с шутками и смехом обмениваясь комментариями.

Пока Дункан стоял на ступеньках у входа, Овертон, поколебавшись, направился к нему:

– Что, Стирлинг, чувствуешь себя не в своей тарелке?

Дункан кивнул, не сводя глаз с собеседника.

– Как ты решил вторую задачку по тригонометрии?

Дункан дал свое решение.

Снисходительная ухмылка Овертона стала шире.

– Да, я так и думал, что здесь ты ошибешься! Ну, хуже некуда. Что ж, я обедаю с деканом Инглисом – мне пора!

Кивнув, он ушел.

В какой‑то тайной муке Дункан пробормотал себе под нос:

– О Боже, дай мне возможность доказать, что я не хуже него.

В два часа начался экзамен по латыни. Затем последовал английский, после чего – получасовая передышка.

В очередной раз забыв о еде, Дункан схватил привезенный из дома учебник. Впереди был последний экзамен, по истории, предмету, по которому он чувствовал свою слабину. В отчаянии он открыл его наугад.

Перед ним была глава о Французской революции и, в частности, полный анализ роли, которую сыграл в ней Робеспьер. Напрягая подуставший мозг, Дункан упорно, до последнего звонка, читал эту главу, а затем в последний раз пошел в зал.

Роздали писчую бумагу. Первый, главный вопрос на листе, гласил: «Напишите эссе о характере государственного деятеля Робеспьера». Дункан издал вздох, похожий на рыдание, и яростно заскрипел пером.

Наконец все закончилось. Снаружи было прохладно и темно, уличные фонари рассыпали звездный блеск, который Дункан всегда любил. Он чувствовал себя совершенно измотанным, как будто в течение нескольких часов растрачивал свои силы в бесполезной борьбе.

Он поднялся по темной лестнице в свое жилище, сбросил одежду, упал в постель и заснул как убитый.

 

Глава 11

 

На следующее утро он проснулся поздно, чувствуя себя разбитым. Весь день он бродил по старому городу, наблюдая за лодками, чайками, кружащими над волнорезом, заглянул на рыбный рынок. Он не думал ни об экзамене, ни о результатах, которые должны были быть объявлены завтра.

На следующий день он проснулся с предчувствием беды. Он не мог заставить себя приблизиться к университету; и в то же время, как ни странно, не мог держаться от него поодаль. Сбитый с толку, он слонялся по переднему двору, где стояла огромная бронзовая статуя, памятник доктору Джону Хантеру, всемирно известному врачу и выпускнику того же колледжа Сент‑Эндрюс.

Когда Дункан взглянул на сурового старика, тяжелые предчувствия у него сменились чувством полной безнадежности. Внезапно он услышал голос сбоку. Один из уборщиков колледжа, с подозрением осмотрев его, потребовал объяснить, почему он здесь слоняется.

Дункан вздрогнул:

– Я жду результатов экзамена на стипендию.

– Они уже три часа как вывешены! – услышал он резкий ответ.