Чакона. Часть I

Мой дедушка Матвей Моисеевич Каберман родился в Ленинграде, где и встретил свою первую и единственную на всю жизнь любовь. Это была моя бабушка, которую звали Аза Ждановна Каберман, в девичестве Зильбер. Дедушке было 64 года. Маленького роста, с живыми карими глазами и очень длинным носом он в своё время был первоклассным хирургом. А в 1947 году его пригласили на место главного врача в центральную больницу города Чудово. Бабушке было 63 года, она также была маленького роста, с короткой стрижкой и яркими карими глазами. По профессии она была анестезиологом и ассистировала дедушке на всех операциях.

Приехав к ним домой, мы уселись за большой праздничный стол, на котором были красиво сервированы форшмак, соте из баклажанов, фаршированная рыба, кугель из лапши и другие деликатесы, и конечно же традиционная бабушкина наливка.

Когда пришло время подавать чай, мы с матерью всё ещё спорили насчёт моего светлого будущего.

– Саша, я не хочу ничего слышать! – остановила она меня. – Свою позицию я высказала: ты поступаешь в техникум и приобретаешь нормальную профессию, а не какое‑то хобби. Мало того, что вы с Алисой утаили от меня то, что ты одновременно поступаешь в десятилетку, так у тебя ещё хватает наглости и дальше давить на меня.

– Мы не сказали, потому что знали, что ты будешь волноваться, – встряла Алиса.

– Посмотрите на них! – всплеснула она руками. – А сейчас я, по‑вашему, спокойна?

– Я буду учиться в десятилетке и это моё окончательное решение, – стоял на своём я.

– Матвей Моисеевич, Вы можете что‑нибудь ему сказать? – посмотрела мама на дедушку. – Вы в своё время не отпустили Исаака в музыкальное училище, чтобы он приобрёл перспективную профессию и, я считаю, правильно сделали.

Дед с улыбкой посмотрел на всех нас, а потом, чуть подумав, вымолвил:

– Жизнь – короткое платье, которое не успеваешь сносить. Поэтому нужно стараться сделать за свою жизнь как можно меньше ошибок. Когда‑то я был интерном и присутствовал на одной сложнейшей операции. Её делал мой наставник – доктор медицинских наук Мендель Боцман. Когда он окончил её, то подошёл ко мне и, сняв перчатки, сказал: «Запомни, Матвей: в хирургии, как и в жизни: у тебя есть много времени, чтобы наделать кучу ошибок, и так мало времени, чтобы потом их исправить». Поэтому я очень благодарен ему и Богу за то, что в своей работе я практически не допустил ошибок. Но в жизни я всё‑таки умудрился сделать одну самую большую ошибку: как раз‑таки не дав Исааку пойти в музыку. Я тогда так же как и ты, Настя, упирался и настаивал на том, чтобы он стал только врачом и продолжил мой путь. Тогда он разозлился и, решив мне отомстить, пошёл учиться на инженера. Но если бы он сейчас был жив и ты бы его спросила, был ли он счастлив в своей профессии, то он бы точно ответил, что нет. Поэтому я считаю, что я лишил Исаака простого человеческого счастья. Нужно дать человеку самому сделать выбор, особенно если это касается профессии, которая занимает большую часть нашей жизни.

Я думаю, что если Саша хочет идти в музыку, то пусть идёт, потому что если ты его не пустишь, то сделаешь ему только хуже.

– Я тоже считаю, пусть Саша идёт учиться в консерваторию, – согласилась с ним бабушка, налив всем чаю. – Матвей прав, Исаака всегда мучало то, что он не стал пианистом. Поэтому побереги свои нервы, Насть, пусть идёт, да и всё, а там будет видно.

На этом спор утих, а когда мама вечером уезжала обратно в Колпино, оставив нас с Алисой ещё на неделю, она согласилась и дала мне разрешение на обучение в десятилетке. Посадив её на поезд, мы уселись с дедушкой в жигули и поехали домой:

– Дед, скажи, а какая цель была у тебя в молодости?

– Цель? – задумался он. – Я думаю, что люди, которые достигают своих целей, на самом деле в душе глубоко несчастны.

– Почему?

– Потому что удовольствие от любой достигнутой цели живёт очень недолго.

– Хорошо, а в чём же тогда смысл жизни?

– Стать любимым, любящим и счастливым. Всё остальное вторично. Любовь – как огонь в камине. С ним приятно посидеть молча и с ним твоя душа всегда будет согрета, но только если ты всё время сидишь рядом с ним и подбрасываешь в него новые поленья. Понимаешь, что я имею в виду?

– Ну так, частично.

– Никогда в жизни не расставайся с теми, кто тебя по‑настоящему любит и ни на что их не променяй: ни на славу, ни на деньги, ни на что‑либо другое, – он внимательно посмотрел на меня: – Запомнил?

– Да, – глухо произнёс я, кивнув головой.

– Молодец! Да, совсем забыл сказать: мы с бабушкой решили, что вам с Алисой будет лучше, если вы будете жить на съёмной квартире. Всё‑таки Алиса рисует и ей будет спокойнее, если ей дома никто не будет мешать. Оплату квартиры мы с бабушкой берём на себя. И ещё мы решили купить в наш дом фортепиано, чтобы ты мог приезжать к нам летом и заниматься здесь.

– Ура! – радостно воскликнул я, обняв и поцеловав деда.

«Уважаемые пассажиры, просим вас сдать постельное бельё. Через двадцать минут наш поезд прибывает в Ленинград», – раздался по вагону голос недовольной проводницы.

Мы с Алисой собрали вещи и в скором времени прибыли на станцию, где у вагона нас уже встречала хозяйка съёмной квартиры.

Прибыв на место, мы вошли в четырёхкомнатную квартиру с двумя балконами, которые выходили на обе стороны дома. У нас с Алисой у каждого было по комнате, а в остальных жила хозяйка Валентина Афанасьевна. В моей комнате стоял письменный стол, настольная оранжевая лампа, два кресла, кровать, платяной шкаф и две небольшие тумбочки. Разложив свои вещи, мы сели ужинать, после чего позвонили маме сказать, что мы добрались и хорошо устроились. После общения с добродушной Валентиной Афанасьевной наша мама совсем успокоилась и мы, попрощавшись с ней, пошли спать.

Как только я улёгся, меня снова посетила мысль о Насте, которая не давала мне покоя целое лето. Мне страшно хотелось узнать, поступила она или нет. Смогу ли я ещё когда‑нибудь увидеть её? Её глаза, голос и весь её образ преследовали меня постоянно. Я готов был отдать всё за возможность видеть и слышать её каждый день. С этими размышлениями я погрузился в глубокий сон и увидел перед собой большой пустой коридор Ленинградской консерватории, по которому босиком шёл мой отец. Он был одет во всё белое и со слабой улыбкой приблизился ко мне.

– Отец, ты? – вымолвил я.

– Да.

– Ты же умер!

– Нет, – покачал он головой.

– Я хочу, чтобы ты остался…

– Этого я сделать не смогу…

– Почему?

– Потому, что моё время вышло. Но я знаю, кто тебе сможет заменить меня.