Чакона. Часть I

Алисе было семнадцать лет, она была маленького роста, с красивыми ярко выраженными чертами лица, привлекательной улыбкой и тёмными кудрявыми волосами. Характер моей сестры довольно сильно отличался от моего тем, что я не был так уверен во всём в жизни, как она. Возможно, поэтому она везде и во всём лидировала.

– Привет, где был? – спросила она. не отрываясь от картины.

– В музыкальной школе, слушал мастер‑класс профессора из Ленинградской консерватории и вдобавок даже ещё незапланированно поиграл ему, – ответил я, усевшись на диван.

– В каком смысле незапланированно?

На этот вопрос я в подробностях рассказал весь инцидент, случившийся с Анной Михайловной, и заключительную концовку мастер‑класса.

– Слушай, а может тебе пойти к нему попроситься в класс? – с серьёзным лицом предложила она.

– Ты чего, вообще?

– Я серьёзно: что здесь такого? Ну, не возьмёт тебя, так не возьмёт. Во всяком случае, попытка не пытка.

– Да ясное дело, что не возьмёт. С чего бы ему меня брать, когда я пять раз в ноктюрне остановился?

– Ну ничего, бывает.

– Бывает, но не пять раз.

– Можно было и больше, дело не в этом.

– А в чём?

– В том, что каждую возможность нужно использовать до конца. Кстати, это не мои слова, а нашего покойного отца, – уточнила она, помахав кисточкой.

– Это не тот случай, Алиса, – замотал я головой.

– Ты просто рано сдаёшься.

– Нет, просто моя судьба, видимо, быть прорабом.

– Это наша мама так говорит, а папа наоборот хотел, чтобы ты стал пианистом.

– Пока что желание мамы берёт верх.

– Ты видишь себя в жизни прорабом? – скривилась она, посмотрев на меня.

– Во всяком случае у меня больше шансов им стать, нежели пианистом.

– Тогда посмотри на себя в зеркало.

– И что? – спросил я, посмотрев в него с кислой рожей.

– Какой из тебя прораб, если у тебя лицо пианиста?

– Возможно только лицо, всё остальное говорит обо мне, как о хорошем строителе.

– Чушь! Ты просто не хочешь идти до конца.

– И что ты предлагаешь, пойти к нему и сказать: «Здравствуйте, Артём Иосифович, возьмите меня, пожалуйста, к себе в класс. Я знаю, что слабо играю, но я Вам обещаю, что научусь»?

– Неплохо, – вдумчиво покивала она головой – Как, ты сказал, его фамилия, Шварцман? – прищурилась она.

– Да.

– Так он, видимо, еврей? Почему бы тебе тогда не напомнить ему о том, что вы с ним духовные родственники? Это обычно помогает.

– Потому, что духовные родственники так, как я не играют.

– У тебя на это счет есть уважительная причина.

– Какая?

– У тебя был педагог славянских кровей.

– Ага.

– Что «ага»? Твоя Лебедь просто не хотела с тобой возиться, ты сам об этом прекрасно знаешь.

– Это не поможет.

– Ты не пробовал, поэтому не можешь так говорить. Притом есть весомая причина пойти и попроситься.

– Какая?

– Если он Свету к себе в класс не берёт, значит у него есть ещё одно свободное место в нагрузке.

– И оно, ты хочешь сказать, предназначено для меня?

– Никто не исключает того, что у Бога тоже есть юмор.

– Это действительно смешно, – улыбнулся я.

– Как знаешь, но учти: я бы на твоём месте так просто не сдалась, – заключила она, продолжив рисовать.

Я какое‑то время сидел на диване и наблюдал за Алисой, прокручивая в голове её совет. Пытаясь даже представить эту ситуацию, всё моё сознание отвергало этот вариант. Наконец, выкинув всё из головы, я пошёл готовить себе обед и, дождавшись вечера, начал собираться на концерт Шварцмана. Одев белые штаны, голубую рубашку и повязав на шее красный галстук, я сел на стул в прихожей и стал зашнуровывать туфли.

– Что, всё‑таки решил внедрить в жизнь мой план? – спросила Алиса, встав у двери комнаты с чашкой чая.

– С чего ты взяла?

– Ну не знаю, ты так вырядился, будто решил идти к нему на собеседование.

– Я так вырядился, потому что отец всегда говорил, что на спектаклях или концертах нужно выглядеть не хуже, чем сам артист или исполнитель на сцене.

– И всё‑таки я бы ещё раз подумала над моим предложением.

– Это исключено, – отрезал я, – всё, я пошёл, скажи маме, я буду к восьми дома.

– Хорошо, – ответила она и я вышел из квартиры.

К филармонии я прибыл за полчаса до концерта и, встретившись с Вовой, мы стали с ним в длинную очередь, которая продвигалась ко входу в зал.

– Слушай, а ты Светку не видел, она же тоже должна быть здесь? – спросил меня Вова.

– Нет, не видел, – ответил я.

– А, вон она стоит разговаривает рядом со своим отцом и с нашим Лебедем, – кивнул Вова головой в сторону лестницы.

Отец у Светы был депутатом в управлении Колпино, которому Анна Михайловна всё время старалась угодить. Поэтому на всех школьных конкурсах Светочка всегда брала Гран‑при или первое место.

Худощавая женщина невысокого роста надорвала наши билеты и пропустила нас внутрь. Усевшись на своё место, я начал осматривать новый зал филармонии, который был реконструирован два месяца назад. Когда весь зал наполнился людьми, прозвучал третий звонок и та же невысокая женщина закрыла входную дверь.

На сцену вышел ведущий концерта высокого роста и, подойдя к микрофону, громко произнёс: